Ловушка на ловца
Шрифт:
Учителю. 25. Мост. 7. Мсн.
Турман вылетел в полдень.
Комдив Шевчук толкнул руками створки окна. От толчка окно распахнулось во двор. Там, у телеги с брошенными на траву оглоблями, мальчишка-вестовой Сашка Соловьев выпускал из садка почтаря. Он осторожно держал в руке пугливую птицу и проверял пальцем прочность узелков вокруг гильзы.
– А не долетит?
– хмуро сказал Шевчук.
Сашка весело оглянулся.
– Домой ведь.
И подбросил турмана вверх.
– Ну, Витька, пошел!
К комдиву подошел Мендельсон и, заглядывая через плечо во двор, тяжело задышал в затылок.
– Сопливая затея, - сказал комдив комиссару, не оборачиваясь, - я решил Сашку послать.
Комиссар молчал, он думал о Колегове, о последней встрече с ним перёд отступлением.
Турман сделал малый круг над двором и, неожиданно спустившись на крышу сарая, стал остервенело клевать гильзу.
– Пшел, кыш-кыш!
– смешно подпрыгивал Сашка, пытаясь согнать почтаря.
– Расселся, - хмуро покачал головой Шевчук и, расстегнув кобуру, достал маузер.
– Сашку так Сашку, - согласился комиссар, - он из местных. Пройдет.
Шевчук высунул маузер в окно и бабахнул в небо.
Голубь свечкой взмыл вверх, сделал один круг, второй, третий. Казалось, в солнечном небе раскручивается праща, в которую вместо камня вложена белая птица.
– Жалко Сашку, - сказал Шевчук, толкая маузер назад в кобуру.
– Мы в субботу их так ковырнем...
– А река? Всю дивизию утопишь, - возразил Мендельсон.
– Нет, нам позарез нужен мост, У Колегова боевая дружина.
– Колегов, Колегов, - передразнил Шевчук, - стратеги в очках... А Соловья хлопнут!
– Хорошего коня дай, - только и сказал комиссар.
Сашка-Соловей смотрел вслед голубю, который, страстно прорвав невидимый круг, летел домой. Сашка щурился от солнца, следя за мельканием белой снежинки под облаками. Он слышал давний голос родной голубятни, бормотание птиц в полумраке...
– Сашко, - услышал он голос Шевчука. Комдив манил его пальцем из окна. Из-за плеча Шевчука печально смотрел комиссар.
А уже через полчаса Сашка Соловьев скакал по проселку на лихом гнедом Стрелке. Шевчук не верил в голубиную затею и приказал Соловью любыми путями пробраться через кордоны белых в город к отцу - члену боевой рабочей дружины Петру Сергеевичу Соловьеву - и через него передать приказ для Колегова! 25 августа в 7 часов утра в момент прорыва к городу красной конницы захватить железнодорожный мост.
А еще через час по станице разнеслись тревожные звуки походной трубы. Сбор! И задымила станица пылью под копытами сотен лошадей, закипела серыми клубами. По коням!
Кавдивизия имени Коммунистического Интернационала двинулась к исходному рубежу, откуда намечено было нанести удар.
За пять часов полета турман пролетел уже половину пути - 60 верст, когда стало темнеть. Он набрал высоту, чтобы поймать еще хоть полчасика солнца,
Пикируя к чаще, турман внезапно ощутил на себе чей-то жадный, горячий взгляд. Он не успел понять, чей, и, сложив крылья, с отчаянно бьющимся сердечком полетел вниз, нырнул в сердцевину куста, вцепился в сучок. Обмер.
Но его никто не настиг, не схватил.
Только сейчас Витька понял, как устала его тяжелая правая лапка с привязанной гильзой. Во время полета ее приходилось то и дело поджимать, а она вновь отвисала, волочась по воздуху. Да еще против ветра.
Лес между тем набухал ночной темнотой. Мрак густым приливом затопил поляны до самых верхушек деревьев.
Голубь тихо вылетел из куста и опустился к лужице болотной воды, на которую упал свет встающей над лесом луны. Турман глубоко, по самые глаза, опустил клюв в воду и начал пить.
Ци-хррр! Ци-хррр!..
– разнеслось над болотом.
Болото на миг очнулось от дремоты, забулькало, дернулось всей тушей и расквакалось лягушиными глотками.
Витька насторожился.
Кьяуу! Кьяуу!
– нагло и громко пронеслось над верхушками.
И стало враз тихо. Замолкли на миг тысячи крохотных глоток, защелкнулись пасти. Перестали скрести коготочки.
Луна осветила голое дерево, и Витька увидел темный вход дупла.
Короткий промельк белой птицы - и вокруг турмана толща ствола.
По мере того как восходящая луна сеяла все обильней свой беспощадный, безжалостный свет, ночной лес наполнялся тенями. Прорастали из мрака чьи-то лапы, качались над горизонтом петушиные гребни, струились в темноте змеиные ручьи.
И вот занавес отдернулся - торжественно и глухо раздалось;
Ху-хуу-уух!
Это неясыть.
Она медленно летит сквозь лес, отлитая из мутного серебра. Поворачивая круглой головой, неясыть перебирает песчинки лесных жизней, взвешивает как бессонный аптекарь на точных весах горячие граммы лесных судеб.
Вот, застыв над поляной, она с сонным оцепенением вампира, так похожим издали на грусть, озирает сегодняшний пиршественный стол, залитый лунным светом. Что приготовлено? Опять одно и то же!.. Вот замер с десяток пугливых мышей, вот пытается спрятаться зорянка, притаилась жирная кукушка. Лоснятся у краешка ночного стола бока двух лягушек. Ничего интересного, кроме, пожалуй, голубя. Неясыть давно забыла его вкус. Глупышка напрасно пытается съежиться в дупле, сдержать оглушительный перестук сердечка. Ничего не скроешь от бухгалтера смерти...