ЛОВУШКА

Бов Эмманюэль

На следующее утро, около семи, раздался звонок во входную дверь. Бриде подумал, что это звонили в соседнюю квартиру. И действительно, часто случалось, что за разговором, или когда в этот момент по улице проезжал автомобиль, путали звонки.

– Ты думаешь, это к нам звонят? – спросил Бриде, который только что занялся туалетом.

Иоланда, еще лежа в постели, ответила:

– Я ничего не слышала.

В этот момент снова раздался звонок, но уже гораздо более долгий.

– Сходи открой, – сказал Бриде, охваченный страхом.

Иоланда встала.

– Это Робер пришел насчет сундука, – сказала она, накидывая пеньюар. – Рановато же.

Выждав некоторое

время, позже, Бриде приоткрыл дверь ванной комнаты. Он увидел двух человек, говоривших с Иоландой в прихожей. Они показывали ей какую-то бумагу.

– Его здесь нет, – сказала Иоланда.

– Консьержка нам только что сказала, что он вернулся вчера вечером, – сказал один из двоих.

В какой-то момент Бриде подумал бежать, но на нем были лишь пижама и тапочки. Позже, он спрашивал себя, почему он все-таки не решился. Просто невероятно, какой малости требуется, чтобы лишить нас возможности действовать, когда вы застигнуты врасплох. Чтобы понять, что наша жизнь в опасности, требуется значительное время, и позже, когда мы уже пропали, мы с горьким сожалением вспоминаем о возможности, которую упустили. Это было так просто – бежать, и мы этого не сделали. Поскольку мы были в одних тапочках, мы дали себя арестовать. А сегодня, когда бы мы босиком прошли всю Францию, – уже слишком поздно.

Голос Иоланды звучал так решительно, что у него оставалась еще надежда, что незнакомцы уйдут. Он неслышно прикрыл дверь и стал ждать. Было не различить доносившихся слов. В какой-то момент он подумал о том, чтобы поскорее одеться, потом сообразил, что если он опять имел дело с полицией, то это ему никак не поможет. Неожиданно он услышал, как его звала Иоланда. Она все-таки призналась, что он был здесь. Значит, она не могла поступить иначе. Он взял для вида полотенце и открыл дверь.

– Посмотри, что тебе принесли, – сказала Иоланда, протягивая ему лист бумаги.

На огромном листе, наклонным шрифтом, словно это было написано твердой рукой, Бриде прочел:

Министерство внутренних дел

_____

Кабинет министра

___

Ниже, отпечатанным на машинке, с четкостью единственного экземпляра, следовало: "Мы, Министр внутренних дел, постановили, что г-н Жозеф Бриде, журналист, проживающий по улице Демур, будет препровожден под стражу в тюрьму Де-ла-Санте".

Внизу стояла подпись, без удостоверяющей ее печати, поскольку то была подпись самого Министра.

– Что! – воскликнул Бриде, пытаясь неотложно изобразить взрыв негодования.

То, что произошло, было столь непостижимо, Иоланда так явно просчиталась, так очевидна была ее ошибка, что Бриде, несмотря на гнев, не сделал ей никакого упрека. Он довольствовался тем, что долго и пристально посмотрел на нее. Ей хотелось плакать, но ее удерживало женское самолюбие. Между тем, нервы ее были на пределе, поскольку на лице ее, время от времени, на несколько секунд собирались похожие на старческие морщины складки.

Неожиданно, она взорвалась. Она не признавала своих ошибок. Она не сожалела о том, что в какой-то степени сама подставила своего мужа. Ее не мучили угрызения совести. Очевидность ее оплошности настроила ее не против себя, но против этих двух полицейских. Она обрушилась на них с руганью. Как не стыдно им было заниматься подобным делом, им, Французам! Но она еще не заканчивала на этом разговор с ними. У нее были связи. Она быстро узнает, еще до полудня, не превысили ли они своих

полномочий. Она пойдет к их начальнику. Меры будут приняты. Они могли сколько угодно показывать ей бумагу, подписанную министром, но это ее нисколько не убедит в том, что та не была фальшивой. Мы еще не вернулись ко временам указов. За этим стояла попытка скомпрометировать правительство. Но последнее слово в этой истории будет за ней. Она сходит к нему, к этому министру. Если этого окажется недостаточно, она пойдет к немцам. Да, она обратиться к генералу Штульпнагелю. Она расскажет ему о том, что произошло. И она не сомневалась в той добросовестности, с которым будет рассмотрено это дело.

Поначалу, инспектора сохраняли спокойствие. Они старались в балогожелательном тоне успокоить Иоланду. Ей не следовало сердиться. Речь шла о простой формальности. Каждый раз, когда им выпадало подобное задание, все прекрасно улаживалось в последствии. Самым разумным было облегчить им выполнение задачи.

Но когда Иоланда пригрозила вмешать в дело немецкого генерала, произошло невероятное. Неожиданно, словно бы они услышали то, что настоящие французы, как они, не могли потерпеть из уст соотечественника, оба инспектора покраснели от возмущения. Мадам Бриде должна следить за своими словами. Она должна "соизмерять" свои слова, иначе они будут вынуждены подать рапорт. Существовали вещи, говорить которые француженка не имела права. Это оскорбление тех, кто в этом несчастии пытался спасти того, кого можно было еще спасти.

Бриде был одет. Он думал только об одном: бежать, и, чтобы скрыть это, он принял покорный и отрешенный вид. В самый разгар дискуссии, он сделал вид, что что-то искал. Он открыл дверь. Но в тот момент, когда он проходил в соседнюю комнату, один из инспекторов, тот, который имел довольно тонкие черты, но нехорошее выражение лица, тут же позабыв, что он давал хозяйке дома урок патриотизма, спросил его: "Куда вы идете?" Бриде ответил, что искал деньги. "Вам не нужны деньги". Бриде согласился, словно бы ему и действительно они не были нужны. "Давайте, идите", – сказал другой, сангвинической наружности, не такой злой, как его напарник.

Покидая квартиру, Бриде вновь бросил на жену тот же взгляд. Вот к чему привело ее восхищение изысканными вишистами. Они, может быть, никогда и не думали о нем. Это Иоланда, со всеми ее разговорами, мало-помалу растормошила их. Но, похоже, она не поняла смысла этого взгляда. Она бросилась ему на шею с пронзительным криком: "Ничего не говори, милый, пусть делают, что хотят. Сегодня вечером ты будешь свободен, а они принесут тебе извинения".

По мере того, как они спускались, на лестнице становилось все темнее. Бриде шел первым. Мысль броситься вперед, перескакивая через четыре ступеньки, пронеслась у него в голове. Оценив полицейских, он понял, что бегал быстрее. Но они должны быть вооружены. Они будут стрелять. И не стоял ли внизу третий?

Эти размышления помешали Бриде действовать, и когда он обнаружил, что внизу никого не было, его охватила злость на самого себя. Консьержка, которая кое о чем догадывалась, делала вид, что подметала перед дверью. Бриде, который никогда с той не разговаривал, пожал ей руку.

– Вы уходите? – спросила консьержка грустным голосом, в котором угадывался искренний интерес.

Бриде не ответил. Он только что заметил стоявшую неподалеку машину. Это был старый двуместный автомобиль с разбитым ветровым стеклом. Администрация больше не имела в своем распоряжении добротного довоенного парка. Им распоряжались немцы. И в скромной повседневной работе использовались случайные средства.