Ложь, которую мы произносим
Шрифт:
Тон Тома – смесь из снисходительности и насмешки.
– Разве не этим он сейчас занимается? Вы договорились о комендантском часе. А он нарушил свое слово. Как и всегда.
– Знаю. Но быть подростком нелегко. Ты должен бы помнить.
– Я помню, но не вел себя так, как он.
«Или как ты».
Последнюю фразу мой муж не произносит. Ему и не нужно. Подтекст налицо, громкий и ясный.
– Ну, мы уже проснулись, – продолжает Том. – Я мог бы ему позвонить.
Позвонить? Фредди расстраивается, когда я так делаю. «Это стремно, я же с друзьями гуляю, – ругается он. – Просто напиши,
Том включает прикроватную лампу, и я прикрываю глаза.
Я гляжу на своего мужа как на незнакомца: высокий, похожий на сову мужчина с песочными волосами и от природы бледным цветом лица ищет свои очки в круглой стальной оправе и мобильный телефон рядом со сборником кроссвордов. Уже не в первый раз задумываюсь о том, как он постарел за последние несколько лет. Как бы то ни было, мы поздно стали родителями и, значит, в среднем старше многих пар на школьных собраниях. Особенно Том. А будь он моложе, относился бы к Фредди с большим пониманием?
Том издает расстроенное ворчание.
– Включается голосовая почта. Так или иначе, с кем он?
Я смотрю на свой телефон на случай, если Фредди написал мне за тот короткий промежуток времени, что прошел с моего последнего взгляда на экран. Но сын не написал.
– С другом.
– Но с каким?
– Не знаю, – признаюсь я, ломая пальцы. – Он мне не сказал.
– Ты должна была его заставить. Или, по крайней мере, узнать номер этого друга.
– Фредди не дал его.
Моя фраза вырывается почти криком. Это правда. Теперь сын очень мало рассказывает мне о своей личной жизни. И никого не приводит в дом с той ночи, когда устроил вечеринку. Совсем не так, как в детстве, когда я была центром его мира. Сейчас он уже почти взрослый. Пятнадцать и три четверти. Почти мужчина. Смутить своего сына-подростка – одно из худших преступлений, на которое способна мать. Я не хотела его оттолкнуть.
«А что, если ты не вернешься домой?» – сказала я, вспомнив последний раз, когда он остался с одним из этих так называемых приятелей и не предупредил меня. На следующее утро я проснулась в панике и уже собиралась звонить по 999, когда он появился на пороге. Оказалось, они слушали музыку и «заснули».
«Я вернусь, – ответил он. – У меня осталась здесь всего одна ночь. Это вы заставляете меня переехать. Дайте хотя бы разок повеселиться. Хватит волноваться».
Но теперь у меня есть на то причина. Он с тем же неизвестным «приятелем», что и раньше? Или лежит в канаве?
– Я пойду спать, – говорит Том. – У меня остались три часа и пятьдесят минут до подъема на работу.
Верно. Несмотря на переезд, Том ходит на работу как обычно. Он тут же отключается, его дыхание снова становится спокойным. Будто по щелчку пальцев.
Я откидываюсь на подушки и, полузакрыв глаза, размышляю, сколько времени дать Фредди, прежде чем звонить в полицию. Что они сделают, если я позвоню? В нашей зеленой части северного Лондона домой опаздывают, наверное, сотни подростков. Большинство из них благополучно возвращается. Но что, если наш мальчик – один из тех, кому не повезло? Допустим, я проснусь под звуки радио, которое сообщит о еще одном зарезанном подростке. Всего лишь на прошлой неделе один
Внизу раздается лай. Это Джаспер, наш шоколадный лабрадор. Я вскакиваю с кровати, хватаю халат и лечу вниз по лестнице. Кто-то стучит в дверь. Полицейские? Произошел несчастный случай? Фредди попал под машину? Он принял наркотики?
Я открываю дверь, меня трясет. Это он! Несмотря на его внешний вид, мое сердце наполняет облегчение. Сын насквозь промок. Лицо у него растерянное, черные кудри с левой стороны головы слиплись от дождя. Другая сторона коротко острижена – он сам это сделал на прошлой неделе. На сыне джинсовая куртка, которую я раньше не видела.
– Извини, – говорит он, протискиваясь мимо. – Я потерял ключ.
Опять? Уже третий раз в этом году. Придется сказать новым жильцам, хотя они, наверное, все равно захотят сменить замки. Что скажет Том? Я решаю пока ему не говорить. Главное, что наш мальчик дома, цел и невредим.
Облегчение сменяется гневом.
– Ты обещал вернуться вовремя… – начинаю я.
– Я же извинился?
– От тебя несет пивом. Сколько ты выпил?
– Немного.
– Четыре пинты? – нажимаю я.
– Пожалуйста, мама. Отстань.
– Безалкогольного?
– Я сказал, отстань, ладно?
Что-то не так. Фредди выглядит не вызывающе хмурым, как обычно, а беззащитным. Выбитым из колеи. Его темно-карие глаза – зеркальное отражение моих – покраснели. От слез. А он ведь не плакал уже много лет. Даже после той вечеринки.
– Что случилось? – спрашиваю я, но он молча поднимается наверх.
Я иду за ним, однако сын уже в своей комнате, дверь заперта изнутри на защелку. В прошлом году он настоял на том, чтобы ее прикрутить.
– Пожалуйста, милый, впусти меня, – умоляю я.
– Уйди, мама. Я в порядке.
– Откуда у тебя куртка?
– Мне ее одолжили. Она не ворованная, если ты об этом.
В прошлом году произошла история: Фредди вернулся с пластиковой защитой на новых джинсах, на которых все еще была этикетка с ценой. Он утверждал, что продавцы, должно быть, забыли ее снять. «Почему же тогда не сработала сигнализация?» – требовательно спросила я. Это привело к бурной ссоре, во время которой он обвинил меня в недоверии. Я отвела его обратно в магазин, и там выяснилось, что, действительно, он купил джинсы и с них забыли снять защиту. Видимо, сигнализация в тот день не работала.
Я жду некоторое время, умоляя его поговорить со мной, но он не произносит ни звука.
В конце концов я спускаюсь на первый этаж, чтобы выключить свет, а затем проскальзываю в кровать к Тому.
– Фредди вернулся? – бормочет он.
– Да.
Он отворачивается от меня.
– Тогда все в порядке.
Но это не так. Материнский инстинкт подсказывает мне, что ничего не в порядке. Я просто не знаю, что именно стряслось.
– Поговорю с ним утром, – добавляет муж.