Ложь во спасение
Шрифт:
Только Ленка, кажется, ничего такого не заметила. Одна-единственная из огромной и враждебной теперь ему толпы людей. Смотрит по-прежнему глазами девчонки-первоклассницы, и в самой глубине этого взгляда все еще светятся искры первой юношеской любви… Или ему показалось? Ведь столько лет уже прошло, и на стене в Ленкиной комнате висит фотография в деревянной рамке, где большой мужчина обнимает ее большими и сильными руками, а в ванной на полочке аккуратно лежат его бритвенные приборы, дожидаясь, когда хозяин вернется из командировки. И Ленка дожидается вместе с ними своего Сашку…
Странное и непонятное
«А ведь ему повезло», – отстранение подумал Евгений, отчетливо вспомнив лицо на фотографии и руки, так бережно и в то же время так по-хозяйски обнимающие Ленкины плечи.
Мысль промелькнула и улетучилась. Он вошел в подъезд, который показался ему теперь каменной ловушкой. Хлопок железной двери прозвучал резко и безнадежно, как приговор, тихое поскрипывание кабины лифта царапнуло по нервам, в висках застучало, как будто вся тяжесть десяти этажей придавила его сверху. Путь наверх показался мучительно долгим, и все мысли были только о том, что вот вчера, примерно в это же время, в этой же самой кабине лифта, он поднимался вместе со Слизнем, и тот был абсолютно живым…
Рано или поздно кто-нибудь из соседей задумается, куда же подевался пьянчуга из однокомнатной квартиры на девятом этаже. Позвонит в дверь и, не дождавшись ответа, заподозрит неладное. Вызовет милицию, как водится, и труп быстро обнаружат. Рано или поздно это все равно случится…
Евгений открыл дверь ключами и, едва переступив порог, наткнулся на укоризненный взгляд Яны.
«Черт!» Сердце сжалось при мысли о том, что он даже не позвонил ей, не предупредил, что задержится, и что ехал от Ленки слишком медленно. Непозволительно, непростительно медленно.
Она стояла, прислонившись к стене, откинув голову назад, обхватив себя руками за плечи, и молчала. В темноте ее глаза казались огромными и какими-то неживыми, словно нарисованными темной краской на белой бумаге бледного лица.
– Ты как будто ждала меня здесь, в прихожей, – пробормотал он, отводя взгляд.
– А ты предпочел бы, чтобы я ждала тебя в гостиной? – спросила она в ответ чужим голосом. – Среди воздушных шариков и цветов?
Евгений тоскливо подумал о том, что собирался вчера сделать ей предложение. О том, что еще вчера они были два влюбленных и беззаботных человека, живущие в огромном мире живых людей. Теперь мир стремительно сузился до размеров одиночной тюремной камеры, на которой не было замков, но из которой уже не вырваться, как ни старайся. Воздушные шарики на стенах, пожалуй, добавляют определенную долю шарма ситуации, превращая мрачный триллер в развеселую черную комедию. Модный жанр, готовенький материал для какого-нибудь свихнувшегося гения от режиссуры типа Франсуа Озона или Педро Альмадовара. Не хватает только оператора, а сценарий уж как-нибудь сложится сам по себе…
– Прости, – сказал он глухо, по-прежнему не глядя в глаза. Хотелось подойти и обнять
– Что? Что ты… сказал? – спросила Яна, как будто и в самом деле не расслышала. – Заехал… к одной знакомой? К бывшей однокласснице? Да ты… Ты просто…
Теперь ее глаза метали молнии. И источником их была, конечно же, не ревность, а обида. Острая, ничем не прикрытая обида, похожая на обнаженную кровоточащую рану, которую он только что нанес ей своими руками.
– Ты понимаешь, что говоришь? Ты почти три часа назад должен был прийти с работы! Я тебя ждала! А тебя все не было… Все не было и не было, и я… Женя, да я ведь думала… Да я ведь о чем только не думала! О самом страшном думала, ты понимаешь?! Я уже не знала, что мне делать, я думала, что умру сейчас, а ты… ты… ты, оказывается…
«Скотина, – тупо подумал он, только сейчас осознав, что натворил. – Бревно бесчувственное… Самое легкое наказание для тебя – это казнь на электрическом стуле. Медленная. Ужасная. Как в романе Стивена Кинга „Зеленая миля“».
Евгений понятия не имел, почему это ему вдруг именно сейчас вспомнилась душераздирающая сцена казни из романа Стивена Кинга. Наверное, потому, что в последнее время вся его жизнь превратилась в одну сплошную иллюстрацию этих психологически изощренных ужастиков.
– Ну прости. – Он все-таки подошел и попытался обнять ее деревянными, негнущимися руками, но Яна тотчас же оттолкнула его, упершись маленькими кулачками в грудь. – Прости меня, я подлец. Я на самом деле подлец. Я не подумал…
– Я даже звонить тебе боялась, – словно не слыша его, всхлипнула Яна. – Сто раз брала в руки телефонную трубку и каждый раз боялась, что вот сейчас наберу твой номер, а трубку снимет какой-нибудь чужой человек… И скажет мне, чтобы я на опознание приехала… А ты… Ты к бывшей однокласснице…
– Но ведь это все-таки лучше, чем если бы тебе пришлось ехать на опознание, – устало вздохнул Евгений. Совсем некстати вдруг зачесалась спина. Пришлось, неловко вывернув руку, скрести ногтями по позвоночной впадине. И от этого, казалось, его и без этого неправдоподобное раскаяние стало выглядеть еще более неправдоподобным и казнить самого себя захотелось еще сильнее. – Ну согласись, что лучше. И перестань плакать, родная. Я же попросил прощения. Ты у меня сильная девочка…
– Я не девочка! И я не сильная! Никакая я не сильная! – почти прокричала она ему в лицо и, резко задев плечом, убежала на кухню.
Евгений вешал в шкаф куртку и слушал ее тихие всхлипы. Кажется, за все время их знакомства Яна плакала в первый раз. И в первый раз же он почувствовал, что ему сейчас не хочется ее утешать. Сердце разрывалось от жалости, но другое, незнакомое и непонятное, чувство было сильнее.
– Яна, – остановившись в проеме кухонной двери, почти спокойно сказал он. – Пожалуйста, перестань. Я здесь, я вернулся, со мной все в порядке. Но у меня просто нет сил тебя успокаивать. Пойми… Мы ведь совсем пропадем, если не сумеем сейчас взять себя в руки. Именно сейчас. Дальше будет легче…