Ложь. Записки кулака
Шрифт:
— Так в чем же тогда дело?
— Если бы ты знал, как нас раскулачивали, ты бы не задавал этот вопрос.
— А чего я должен знать?
— Хотя бы то, что мы не прокаженные, а крестьяне, обычные люди, на которых почему-то решили отыграться, а ты обращаешься с ними, как со скотиной.
— А почему вы обижаетесь? Ты говоришь, что вы тоже крестьяне, но почему тогда эксплуатировали других, заставляли работать на себя?
— Кто тебе наговорил эту чушь? Никто на нас не работал, и магазинов с мельницами у нас не было. Наша беда была только в том, что мы работали лучше других, не зная покоя ни днем, ни ночью, а нас не только вышвырнули из своих домов, отобрали все, что мы нажили, но не позволили даже одеться и взять еды. Доходило до того, что когда бабы отказывались выходить из своих домов, то хватали детей и выбрасывали их на снег. Бабы бросались за ними и их
— И что же ты предлагаешь?
— Нужно кормить людей, пока они умирать не начали. Я понимаю, что у тебя такой возможности нет, но отвечать придется тебе.
— Тогда скажи мне, умник, как бы ты поступил, будь на моём месте?
— На твоём месте я бы выстроил людей, поклонился бы им до земли, попросил прощения и отпустил.
Начальник охраны нахмурил брови, задумался и спросил:
— Так что же ты предлагаешь?
— Не нужно держать людей под винтовками, а разреши им свободно ходить по селу. И как бы это не прозвучало для тебя странным, но пусть люди ходят и побираются. Тебя за это никто не накажет, но ты сохранишь сотни людей от голодной смерти. Я говорю серьёзно, ибо еще два, три дня и нам придется хоронить людей.
— Допустим, что я разрешу людям ходить по селу, а кто даст гарантию, что они не разбегутся?
— Такой же вопрос я задал старой мудрой женщине.
— И что же?
— Она ответила, что уходить не собирается, потому что нельзя бросить детей и внуков. Куда, мол, они, туда и я. Пойми, что нельзя людей взаперти держать, где они просто сдохнут с голоду или, доведенные до отчаяния, все же бросятся бежать по сторонам. И что? Вы будете стрелять по старикам и детям? Это скандал на весь белый свет. Тебя, в лучшем случае, снимут с должности и отдадут под суд.
— Ну, допустим, что я им разрешу свободно ходить по селу, а кто их будет собирать?
— Все просто. Отпускай не всех сразу, а по отдельности — бабу с ребенком или одного мужика. Мужик не бросит свою семью, не побежит он неё, а баба тем более не бросит своих детей.
— Ну, а кто будет определять, кого отпускать в село, а кого нет, ведь ни я, ни охрана не знает людей, не знает их семьи?
— И здесь выход имеется. Собери всех старост и объясни им суть дела. Скажи, что они будут отвечать головой за каждого человека и если, кто не вернется, то тут же все походы будут запрещены, и никого не будут даже подпускать к ограде. Уверен, что всё будет так, как ты скажешь.
— Хорошо! Иди, а я подумаю!
Так был решен очень важный вопрос жизни и смерти людей, находившихся в церкви, но никто из них об этом разговоре не подозревал. Хохол всем говорил, что если разрешили ходить по селу, то нужно использовать момент и запасать еду, пока имеется возможность, ибо без еды долго не протянуть. Советовал посылать гонцов к родным и знакомым, так как в селе у людей закрома не бездонные.
Иван Иванович во дворе варил кулеш к ужину, когда какой-то мужик из ограды позвал его. Он, не спеша, подошел к нему и только тут узнал в этом человеке Сергея. Хохол огляделся вокруг и подал ему через забор руку. О чем они говорили между собой, так и осталось тайной, но в конце беседы Сергей попросил позвать ему жену и Иван пошел выполнять просьбу товарища. Узнав, что муж ждет её у забора, Дарья подошла к нему не сразу, а очень осторожно, делая вид, что собирает дрова для костра, ибо её вновь обуял дикий страх. Ей казалось, что все люди, ходившие около ограды, следят за ней и только ждут, когда можно будет донести охране. Но людям было не до Дарьи. Одни стояли у ограды и разговаривали с родственниками и знакомыми, приехавшими проводить и проститься, другие были заняты своими делами и не обращали на неё никакого внимания. Нигде не было видно и охранников. Видя, что она никому не нужна, Дарья пошла к мужу, поздоровалась и, с грустью в голосе, спросила:
— Ну, где ты, и что ты думаешь делать?
— А что мне делать, если все идет не так, как мне хотелось? Прячусь, пока, у воров. Спасибо Жандару, что приютил и пообещал в обиду не давать. И всё же мне удалось кое-с кем поговорить и мне объяснили, что
— А если это брехня, и меня с детишками все же отправят. Все бабы с мужьями, а я одна. Может быть тебе, Серёга, явиться к начальнику и присоединиться к нам?
— Я уже решился, но меня остерегли и предупредили, что я в розыске. Дело в том, что меня выставили, как злостного противника коллективизации и организатора всеобщего бойкота колхозному строительству. В вину ставят активное участие в подготовке крестьянского восстания в Воронежской области, а это тюрьма, если не расстрел. Так что лучше самому сразу застрелиться и сдаваться не будет необходимости. Кроме того, я поговорил с Иваном Ивановичем, и он тоже не советует мне идти с повинной. Иван поклялся, что тебя с детишками не бросит, чтобы не случилось. Будет вас оберегать и охранять. Давай из двух зол выбирать меньшее. Ты же не хочешь, чтобы меня расстреляли или сгноили в тюрьмах! В конце — концов, ты с людьми и, поможет бог, не пропадёшь! Всё утрясется, и мы опять будем вместе.
Дарья всхлипнула и по — щенячьи заскулила.
— Не плачь! Ну, кто думал, что так обернется?
— Что-то, Серега, ты похудел, одни кости кожа. Ты, наверное, голоден. Может тебе денег дать?
— Деньги береги, они тебе еще понадобятся, а я обойдусь!
— Ребятишек не хочешь поглядеть?
— Нет, этого делать не нужно. Ты иди и береги их. Придет ещё к нам улицу праздник.
Сергей протянул через забор руку и погладил Дарью по мокрой щеке.
Хохол снял с костра ведро с кулешом, затушил огонь и собрался нести ведро в церковь. В это время, случайно бросив взгляд в сторону забора, заметил по ту сторону знакомые лица. Подойдя к ограде, он увидел двух племянниц Дарьи, Татьяну и Маньку. За ними стояла жена Семёна, Груша. По-всему было видно, что они обрадовались, встретив знакомого человека.
— А где Дашка? — спросила Груша, выступая вперед.
— Где ей быть, если не с детьми, — ответил Хохол.
— Ты, Иван Иванович, позови ее!
— Она сейчас будет кормить детей. Вот видишь, наварил кулешу и несу им. Ведь здесь никто не покормит, вот они и ждут, не дождутся этой каши, — неприязненно ответил Хохол, видя, что гости пришли с пустыми руками.
— Недаром говориться, что сытый голодного не разумеет. Вот этим сопливым девчонкам простительно, но у неё два брата, сестра и никто не догадался прислать даже картошки, огурцов, бутылку молока, не говоря уж о куске хлеба. Вы, что? Пришли узнать, как Дарья сидит с голодными детишками и поговорить с ней о её горькой судьбе? Ей и без вас тошно. Передайте родным, что Дарье есть нечего и её детям тоже. Спасибо заранее всем! Дарье я не скажу, что вы приходили, а пока, до свидания, до встречи!
Хохол подхватил ведро и зашагал к церкви, ни разу не обернувшись. Вскоре он кормил кулешом ребятишек и Дарью. Накормил святое семейство и Федора с Настей. Настя к этому моменту успокоилась, приободрилась, шеки порозовели, глаза высохли и сияли на ее миловидном личике. Она покушала и теперь, сидя на полу, кормила грудью ребёнка. Фёдор выскреб остатки из миски, что осталась от жены, вылизал ложку и подошел к Хохлу. Отвёл его в сторону, попросил закурить и рассказал, что случилось с женой. Оказалось, что Настя со своей племянницей зашла к Андрею Кадетову, женатого на её закадычной подруге, сироте Полине Лавлинской, которую взяли в Подклетное, позарившись на её рослость и крепкое телосложение. Отец Андрея рассудил, что если у сироты нет родни, то не надо будет и на гостей тратиться. Крепкая девка будет хорошей работницей, а её природная застенчивость говорит о покорности. Отец считал, что, попав к ним в семью, Полина, после трудной сиротской жизни, будет век молить бога за подвалившее счастье. Спустя некоторое время, после свадьбы, весь род Андрея переехал на новое место жительства в Новое Подклетное, оставив Андрею большой деревянный дом и довольно крепкое хозяйство. Все мужики рода Кадетовых отличались острым умом, но природа наградила их в избытке еще хамством и наглостью. Не был исключением и Андрей. Настя попала к Кадетовым к обеду. Андрей, рослый, крепкий мужчина, сидел с детишками за столом и хлебал деревянной ложкой наваристые щи из глиняной миски. Пот ручьем катился по его сытому лицу, которое он время от времени вытирал рукавом рубахи. Полина стояла у печки, заложив руки под фартук, и внимательно наблюдала за мужем, готовая при первом намёке угодить своему господину. Настя поклонилась хозяевам, подошла к подружке и обняла её. Так и стояли они, не в силах оторваться друг от друга.