Ложь
Шрифт:
– Вы так возбуждены. Прошу Вас, успокойтесь. Вы пугаете меня... Это безумие – думать о мести... Что случилось, то случилось. Вы ничего не сможете исправить, просто погубите свою жизнь.
– Вы думаете, сейчас моя жизнь не разрушена?.. Вы полагаете, что я смогу спокойно жить, после всего? Смогу пользоваться этими деньгами?.. Нет, Ваше преподобие, не смогу... Вы другой породы, у Вас другая кровь... Вы посвятили себя Богу и не понимаете, что творится в моей душе... Но я знаю, что в моей жизни нет ничего, кроме одной цели – получить сполна долг, покарать эту подлость...
–
– Этого я не знаю.
– Ваше стремление абсурдно. Пусть будет так, как Вы говорите – в моих жилах течет другая кровь, я из другого теста, но я – мужчина, я молод и тоже глубоко возмущен поступком этой женщины. Я, как и Вы, думаю, что это преступление должно быть наказано, но я предоставляю Богу позаботиться о возмездии и наказании... Когда-нибудь ее настигнет Высший суд, и тогда она пожалеет обо всех слезах, что заставила пролиться, и тогда она будет страдать также, как страдал Рикардо...
– Все так и будет, преподобный отец, так и будет. В этом Вы можете быть абсолютно уверены.
– Отгоните от себя дурные мысли, они причиняют Вам боль. Чтобы взять в руки вещи Вашего брата, Вы на все должны смотреть спокойно. Вот в этом саквояже находятся бумаги Рикардо, кое какие драгоценности и добрая пригоршня крупинок чистого золота. Содержимое этого саквояжа стоит несколько сотен миллионов реалов, и все это принадлежит Вам.
Преподобный открыл маленький кожаный саквояжик, который чуть раньше достал из шкафа. Глаза Деметрио безразлично скользнули по крупным кускам золота, на мгновение с грустью задержались на кольце и часах брата и, наконец, заметили какую-то вещицу, которую он через миг уже держал в руках.
– Кружевной платок... Как пить дать – ее!.. – В бешенстве Деметрио смял платок, крошечный, слегка благоухающий шелковый квадратик с кружевами по краям. Крупные буквы, по всей видимости, инициалы владелицы сразу же бросились в глаза Деметрио, словно вызывая его на дуэль. Преподобный Джонсон наклонился к платку и спросил:
– Что это?
– Так, пустячок... Кружевной платок. Однако этого довольно, чтобы указать мне дорогу мести.
Глава 2
– Ай, Джонни... Хватит болтать всякий вздор! – веселилась Вероника. – Своими фантазиями ты меня убьешь, я умираю от смеха.
Было шесть часов пополудни. После вкусного обеда слуги убирали со стола, унося остатки изысканных блюд и великолепный серебряный сервиз.
Стоял прекрасный майский вечер. На застекленной ротонде, пристроенной к террасе, две девушки и молодой человек весело и непринужденно болтали между собой с самонадеянностью, свойственной юности.
– Вероника, вечно ты смеешься над всеми планами Джонни, чтобы помучить его. Скверно с твоей стороны лишать его надежды, – вступилась за кузена Вирхиния.
– Просто мне не верится, что Джонни твердо решил заняться чем-нибудь, – отразила натиск Вероника. – А если я подшучиваю над ним, то только для того, чтобы подзадорить. Неужели это непонятно? Ты действительно считаешь, что это плохо?
– Ты, как всегда
– Льстец!
– Да-да, восхитительными глазами женщин моей родной страны. Я из тех, кому, обычно, вполне достаточно того, что дарит нам солнце и этот климат. Я не поклонник золотого тельца, и не привык выматываться на работе, страстно желая скопить побольше слитков, зато привык наслаждаться жизнью, хотя многие осуждают нас за это.
– Знаешь, Джонни, я думаю точно также, – поддержала кузена Вероника, – но Вирхинию это возмущает. Она у нас муравьишка, который считает, что нужно трудиться, не покладая рук, и в этом ее жизненный идеал.
– Да, но не настолько, – возразила Вирхиния. – Можете смеяться, но мне нравится заниматься делами. Я небогата, и полагаю, должна научиться довольствоваться малым. Я всегда считала праздность матерью всех пороков.
– Возможно, но праздность также мать совершенства и изысканности, – не осталась в долгу Вероника. – Бездельничая, мы мечтаем, и, думаю, нет ничего лучше грез, кузиночка.
– Браво, Вероника!.. Мне так нравится, что ты защищаешь наши устои.
– Джонни всегда защищает то, что нравится тебе, Вероника. Он выполняет все твои приказы, что бы ты ни пожелала, а я всегда лишняя...
– Бедняжка! – шутливо вздохнула Вероника. – Ты воспринимаешь шутку всерьез? Право, Вирхиния, никто не осуждает твое трудолюбие, но нужно же нам как-то оправдать нашу лень.
– Ах, Вероника! – печально вздохнула Вирхиния. – Ты так очаровательна, что этого уже вполне достаточно...
В ответ на слова кузины Вероника весело рассмеялась, откинув назад красивую голову, с превосходно очерченным греческим профилем. Мягкие волнистые черные волосы с легким синеватым отливом; угольно-черные брови и ресницы, и точно такого же цвета глаза с глубоким обжигающим взглядом; матовые щеки; и губы – сочные, сладкие и свежие, словно спелые ягоды. Все в ней – от плавных жестов, полных утонченного сладострастия, до гордого изящества, с которым она поднимает свою голову, – придает ей огня и страсти. В ней чувствуется власть. Она, действительно, прекрасна, и воспламеняет мужскую кровь, а глаза ее кузена служат ярким тому доказательством.
– Как же замечательно быть такой красавицей, как ты, – завистливо продолжала Вирхиния.
– Вирхиния, ты тоже красавица, – Джонни де Кастело Бранко повернулся к девушке, и выражение его лица вмиг изменилось, став умильно-ласковым, как у любящего старшего брата. Взглянув на Вирхинию, он заметил, как зарделось от смущения худенькое, миловидное личико двоюродной сестры.
По правде говоря, Вирхиния де Кастело Бранко, кузина Джонни и Вероники, тоже была недурна собой и довольно красива: невысокая, хрупкая девушка с большими светлыми глазами, золотистыми волосами и маленьким изящным ротиком. Похожая на миниатюрную и изящную фарфоровую куколку, она была по-детски очаровательна, словно маленький печальный ангелочек.