Ложная память
Шрифт:
С десятифутовой набережной на пляж можно было спуститься по бетонным ступеням с трубчатыми перилами, но Ариман предпочел не приближаться к этим людям по берегу. В лунном свете он был бы слишком заметен, и они могли заподозрить, что он идет к ним не с дружескими намерениями.
Вместо этого Ариман повернул к северу по мягкому песку и прибрежной траве, держась подальше от края набережной, чтобы добыча не могла случайно заметить его силуэт на фоне неба.
Его итальянские ботинки ручной работы уже были полны песка. К тому времени, когда все
Ему было жаль, что он не имел возможности переодеться. Он все еще был одет в тот же самый костюм, в котором начал день, и одежда уже пришла в изрядный беспорядок. Внешний вид являлся важной частью стратегии, и никакая игра не могла выйти такой, какой была задумана, будучи сыгранной в неподобающем костюме. К счастью, в полутьме и при лунном свете его одежда выглядела лучше отглаженной и более изящной, чем была на самом деле.
Отмерив мысленно пятьдесят ярдов, Ариман подошел к невысокому барьеру — и прямо перед ним оказались Скит и его приятель. Они были всего лишь в пятнадцати футах от подножия обращенной к океану стены набережной и стояли, отвернувшись от него, лицом к океану.
Золотистый ретривер тоже был с ними и тоже смотрел в океан. Ветер дул с воды на Аримана, и это гарантировало, что собака не сможет учуять его запах.
Он разглядывал их, пытаясь понять, чем же они занимаются.
Скит держал переносной сигнальный фонарь с семафорной приставкой и системой сменных линз, позволявшей мгновенно изменять цвет луча. Судя по всему, он передавал светом сообщение кому-то, находившемуся в море.
У второго человека в правой руке был непонятный предмет, который мог оказаться маленьким направленным микрофоном с параболическим звукоуловителем и пистолетной рукоятью. В левой руке он держал большие наушники, прижимая одну из чашек к левому уху, хотя вряд ли было возможно выхватить из свиста ветра хоть одно разумное слово.
Таинственно.
Потом до Аримана дошло, что ни фонарь, ни микрофон этих людей не были нацелены на какое-либо судно в море, а глядели в зенит ночного неба.
Еще таинственнее.
Будучи не в состоянии что-либо понять, доктор чуть не решил отступить от своего плана. Однако он был слишком возбужден и стремился к действию. Заставив себя отбросить колебания, он быстро слез по крошившейся под руками стене набережной. Песок и ветер скрыли те негромкие звуки, которых ему не удалось при этом избежать.
Он мог застрелить их в спину. Но с тех самых пор как у него утром, в магазине антикварной игрушки, разыгралась фантазия, ему просто до зуда хотелось всадить пулю кому-нибудь в живот. Кроме того, стрелять людей в спины неинтересно: нельзя разглядеть их лица, их глаза.
Он смело обошел стоявших людей. Его появление,
— Что, черт возьми, вы здесь делаете?
— Инопланетяне, — ответил тот.
— Устанавливаем контакт, — пояснил Скит.
Решив, что они оба как следует нажрались наркотиков и разумных слов от них ждать не придется, Ариман дважды выстрелил приятелю Скита в живот. Того отбросило назад, он выронил микрофон и наушники и упал, или убитый на месте, или умирающий.
Доктор повернулся к изумленному Скиту и тоже дважды выстрелил ему в живот. Скит рухнул на песок, как скелет из биологической лаборатории, которому подрезали крепления.
Звезды, луна и выстрелы. Две смерти здесь, откуда пошла жизнь. Море и прибой.Нужно спешить. Сейчас не время для поэзии. Еще две пули в грудь поверженному Скиту — бух, бух — прикончат его наверняка.
— Твоя мать шлюха, отец мошенник, а у отчима свиное дерьмо вместо мозгов, — злорадно сообщил убитому Ариман и повернулся ко второму телу.
Бух, бух. Еще две пули в грудь идиоту-приятелю Скита; просто так, для ровного счета. К сожалению, доктор ничего не знал о семье этого человека и потому не мог разукрасить ситуацию изысканными оскорблениями.
Острый запах пороха приятно щекотал ноздри, но, к сожалению, мягкий лунный свет не был идеальным освещением для того, чтобы насладиться видом крови и пулевых пробоин в погибшей плоти.
Возможно, стоило потратить лишнюю минуту на то, чтобы вырезать какие-нибудь сувениры перочинным ножом?
Он чувствовал себя таким молодым. Омоложенным. Несомненно, смерть была именно тем, ради чего существовала жизнь.
Осталось два патрона.
Слабонервный ретривер скулил, визжал, даже осмеливался лаять. Хотя собака отступила к полосе прибоя и явно не собиралась нападать, доктор все же решил потратить и девятый и десятый патроны на Валета.
Когда звук восьмого выстрела все еще отдавался звоном в его ушах, он направил оружие на собаку и уже почти нажал на спусковой крючок, когда вдруг понял, что Валет лаял, похоже, не на него, а на что-то у него за спиной, на барьере набережной.
Обернувшись, Ариман увидел, что наверху стоит странная фигура и пристально всматривается в него. На несколько мгновений его даже посетила безумная мысль, что это один из тех инопланетян, с которыми Скит и его приятель пытались вступить в контакт.
Потом он узнал кремовый костюм от Сент-Джона, люминесцирующий в лунном свете, белокурые волосы и высокомерную осанку выскочки.
Сегодня днем у него в кабинете она в приступе паранойи обвинила его в наличии скрытого конфликта интересов пациентов, заподозрила в неэтичном поведении. «Доктор, вы не знакомы с К-к-к-киану?»