Ложная память

Кунц Дин Рей

С другой стороны, если они останутся дома, то она вряд ли сможет заставить себя приготовить обед…

Марти перевела взгляд с пива на доску с ножами, висевшую на стенке около раковины. В стакане, который она судорожно стиснула задрожавшей правой рукой, зазвякали кубики льда.

Блестящие нержавеющие лезвия кухонных инструментов сверкали как-то странно, будто не просто отражали свет, но сами испускали его.

Поставив стакан на стол и опустив руку на колено, Марти заставила себя смотреть в сторону. Но ее глаза сразу же

вернулись к ножам, словно их притянуло какой-то силой.

Марти точно знала, что не способна к насилию над другими, кроме, наверно, тех случаев, когда нужно защитить себя, тех, кого она любит, и невинных. Она также сомневалась, что была в состоянии причинить вред сама себе.

Однако вид ножей так взбудоражил ее, что она не могла усидеть на месте. Она поднялась, постояла в нерешительности несколько секунд, вошла в столовую, потом в гостиную. Она двигалась безостановочно и вроде бы бесцельно, хотя на самом деле стремилась увеличить расстояние между собой и доской с ножами.

Переставив безделушки, которые вовсе не нужно было переставлять, поправив абажур, который не был перекошен, тщательно уложив подушки, которые и так аккуратно лежали на своих местах, Марти вышла в холл и, открыв дверь, вышла за порог, в подъезд.

Ее сердце билось с такой силой, что от ударов содрогалось все тело. С каждым ударом по артериям устремлялся такой поток, что все, находившееся у Марти перед глазами, пульсировало вместе с тяжкими приливами крови.

Нетвердо ступая подкашивавшимися, словно ватными, ногами, она прошла дальше и остановилась перед невысокой лесенкой. Положила руку на перила…

Чтобы уйти как можно дальше от доски с ножами, ей нужно было выйти наружу, в шторм, который немного стих и превратился в простой сильный дождь. Но ведь всюду, куда бы она ни направилась, на любом краю света, при хорошей и плохой погоде, при свете и в темноте она столкнется с острыми предметами, наточенными лезвиями, зубчатыми краями, с инструментами, посудой и приспособлениями, которые могут быть использованы для злых целей.

Ей нужно было как-то усмирить расходившиеся нервы, остановить мятущиеся мысли, изгнать эти странные представления. Успокоиться.

Боже, помоги мне.

Она попробовала несколько раз медленно и глубоко вздохнуть, но вместо этого ее дыхание стало еще более частым и неровным. Когда же Марти закрыла глаза, надеясь найти покой в своем внутреннем мире, то обнаружила темный головокружительный хаос.

Она не будет в состоянии овладеть собою до тех пор, пока не наберется смелости, чтобы возвратиться на кухню и выступить лицом к лицу против той вещи, которая вызвала этот приступ тревоги. Ножи. Она должна справиться с ножами, и быстро, до того, как это неуклонно нарастающее беспокойство перерастет в настоящую панику.

Ножи.

Марти неохотно отвернулась от лестницы. Вновь шагнула к остававшейся

открытой двери дома.

Вестибюль за порогом, в доме, выглядел неприветливо. Это был ее горячо любимый маленький домик, место, где она была более счастливой, чем когда-либо прежде в своей жизни, но теперь он казался ей почти таким же чужим, как если бы принадлежал незнакомым людям.

Ножи.

Она перешагнула через порог, постояла секунду-другую в неуверенности и закрыла за собой дверь.

ГЛАВА 20

Хотя кожа на руках Скита и получила довольно сильный ожог, она уже не была такой красной, как несколько минут назад. Том Вонг намазал ему руки кортизоновым кремом.

Видя жутковатую отрешенность, в которой пребывал Скит, и его упорное нежелание отвечать на вопросы, Том взял у него кровь для проверки на наркотики. Хотя сразу же по приезде в «Новую жизнь» Скит был раздет догола и его одежду и тело тщательно осмотрели на предмет спрятанных психотропных препаратов, но ничего не нашли.

— Это могла быть замедленная вторичная реакция на то, чем он накачался этим утром, — предположил Том, выходя со взятой пробой крови.

На протяжении нескольких последних лет Скит, периодически впадая в наркотическую зависимость, продемонстрировал больше странностей, чем Дональд Дак в мультфильмах, но Дасти никогда прежде не видел ничего подобного этому полукататоническому оцепенению.

Валету дома не дозволялось никаких вольностей в пользовании мебелью, но сейчас он, казалось, был настолько обеспокоен состоянием Скита, что забыл о приличиях и свернулся в кресле. Дасти, полностью разделяя тревогу ретривера, не стал сгонять Валета с запретного места. Сам он сидел на краю кровати, рядом с братом.

Скит теперь лежал, вытянувшись, на спине; его голова покоилась на стопке из трех подушек. Он глядел в потолок. В свете ночника его лицо было таким же спокойным, как у медитирующего йога.

У Дасти ни на минуту не выходила из головы та одержимость, с которой брат царапал в блокноте незнакомое имя.

— Доктор Ен Ло, — негромко пробормотал он.

Все так же пребывая вне окружающего мира, Скит заговорил впервые с тех пор, как Дасти упомянул это имя, когда он находился в ванной.

— Я слушаю, — сказал он точно так же, как и в тот раз.

— Что ты слушаешь?

— Что я слушаю?

— Что ты делаешь?

— Что я делаю? — опять переспросил Скит.

— Я спросил у тебя, что ты слушаешь.

— Тебя.

— Ладно. Тогда скажи мне, кто такой доктор Ен Ло.

— Ты.

— Я. Но ведь я же твой брат, ты помнишь?

— Ты хочешь, чтобы я это помнил?

— Ладно, но ведь это правда, не так ли? — нахмурившись, продолжал Дасти.

Лицо Скита было все таким же застывшим и невыразительным.