Ложная память
Шрифт:
Ключи все так же свисали из замка зажигания. Он выдернул их, зажав в кулаке, чтобы не зазвенели, и поскорее сунул в карман, чтобы Марти, подняв голову, не увидела их.
Он нисколько не волновался, что она схватит ключи и нанесет удар по его лицу в яростном стремлении ослепить мужа — сцена, которая, по ее словам, предстала ей в видении. Он не боялся ее ни на йоту больше, чем перед последним эпизодом. Тем не менее он допускал, что сразу же после приступа вид ключей сможет снова швырнуть ее вниз по ужасной лестнице паники.
Марти выпрямилась и убрала руки с головы. Она сидела молча, единственным звуком теперь было ее тяжелое дыхание.
— Я больше этого не выдержу, — прошептала
— Это закончилось.
— Боюсь, что нет.
— Во всяком случае, пока что.
Пестрое от бликов и теней лицо Марти, казалось, переливалось золотым и черным, словно оно было не более материально, чем лицо из сновидения. Казалось, будто из него истекает все больше золотого света и его место занимает чернота, пока в конце концов оно не лишится одной из своих составляющих и не погаснет, рассыпая последние яркие искорки, как догорающая римская свеча, потрескивающая в бескрайнем ночном небе.
Хотя умом Дасти полностью отрицал возможность потерять ее, сердцем он понимал, что она ускользала от него, плененная силой, которой он не мог постичь и против которой не мог предложить никакой защиты.
Впрочем, нет. Доктор Ариман в состоянии помочь ей. В состоянии, должен и поможет.
Возможно, доктор Клостерман при помощи магниторезонансных сканеров, позитронно-эмиссионных томографов, электроэнцефалографов и всех других приборов и методов, изобретенных для медицины этим высокотехнологичным веком, которые именуют сложными длинными названиями, сокращениями и аббревиатурами, распознает ее состояние, установит его причину и обеспечит лечение.
А уж если не Клостерман, то наверняка Ариман.
Из дикой пляски волнуемых ветром теней на него взглянули два голубых глаза Марти, голубых, как два аквамарина в глазницах укрытой от нечестивцев в джунглях каменной богини. В этом взгляде не было никаких иллюзий. Никакой суеверной убежденности в том, что все к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров. Лишь трезвая оценка своей проблемы.
Каким-то образом ей удалось преодолеть страх перед прячущимся в ней смертоносным началом. Она протянула ему левую руку.
— Бедный Дасти, — сказала она. — Наркоман брат и сумасшедшая жена.
— Ты не сумасшедшая.
— Но стремлюсь к этому.
— Что бы ни случилось с тобою, — ответил он, — это случится не с тобой одной. Это случится с нами обоими. И все это происходит с нами обоими.
— Я знаю.
— Два мушкетера.
— Чип и Дэйл.
— Микки и Минни.
Дасти не улыбнулся. Марти тоже. Но с присущей ей силой духа она сказала:
— Пойдем посмотрим, смогли ли в медицинском колледже научить дока Клостермана хоть чему-нибудь.
ГЛАВА 44
Доктор Клостерман измерил Марти температуру, кровяное давление, частоту пульса, осторожно посветил офтальмоскопом в левый глаз, затем в правый, при помощи отоскопа проник в тайны ушей, с чрезвычайно торжественным видом выслушал стетоскопом грудь и спину — глубоко выдохнуть и не дышать, вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть и не дышать, — пропальпировал живот, проверил синхронность слуха и зрения, нанес легкий удар изящным молоточком по симпатичной коленке, чтобы проверить коленный рефлекс. В результате священнодействия доктор Клостерман пришел к выводу: Марти исключительно здоровая молодая женщина, с физиологической точки зрения даже моложе своих двадцати восьми лет.
Дасти, сидевший в углу кабинета, сказал:
— Она, похоже, с каждой неделей становится все моложе.
— И это относится ко всему тяжелому периоду? — поинтересовался Клостерман у Марти.
— Мне приходится каждое утро силой выдирать самое
Клостерману было около пятидесяти, и он в отличие от Марти и внешне, и, конечно, физиологически был старше своих лет, не только из-за преждевременной седины. Двойной подбородок над жирной шеей, массивные челюсти, гордо вздернутая кнопка носа, глаза с воспаленными уголками и белками, покрытыми сеточкой лопнувших капилляров, от слишком долгого пребывания на соленом ветру под тропическим солнцем, загар, который заставил бы любого дерматолога охрипнуть от возмущенных протестов, — все это позволяло безошибочно определить искушенного гурмана, мастера рыбной ловли в открытом океане, любителя виндсерфинга и, вероятно, ценителя хорошего пива. Всем своим обликом, начиная с широких бровей и вплоть до объемистого чрева, он являлся живым примером последствий игнорирования тех советов, которые невозмутимо раздавал своим пациентам.
Док — его пропеченная океанским солнцем светлость — обладал острым, как скальпель, умом, врачебным тактом любимого дедушки, явившегося к больному внуку со сборником сказок в руке, и практическим опытом, который вполне мог бы заставить устыдиться самого Гиппократа. И все же Дасти предпочитал его всем остальным известным ему терапевтам не столько из-за этих замечательных качеств, сколько за очень человечную, хотя, возможно, и не так уж обоснованную с медицинской точки зрения терпимость. Док был одним из тех очень редко встречающихся специалистов, лишенных высокомерия, свободных от догмы, способных взглянуть на проблему с новой точки зрения прежде, чем нацепить очки предвзятого мнения, которое так часто ослепляет других людей, требующих помощи эксперта, унижает, насмешливо подчеркивая их слабость и недалекость.
— Изумительное здоровье, — сообщил Клостерман, усевшись за стол и приступив к заполнению истории болезни Марти. — Крепкая конституция. Как у вашего папы.
Сидя на краешке высокой кушетки, одетая в халатик и закрученные к щиколоткам красные гольфы, Марти действительно казалась столь же здоровой, как любая преподавательница аэробики из многочисленных телевизионных шоу, зрители которых, убежденные в том, что смерть является скорее персональным выбором каждого, чем неизбежностью, исступленно занимались, не отрывая глаз от руководителя на экране.
Однако Дасти видел изменения, появившиеся в облике Марти, которых Клостерман, несмотря на все его внимание к пациентам, был не в состоянии заметить. Холодная тень в глазах, затуманивающая ее обычно такой яркий взгляд. Постоянно мрачно напряженный рот, опущенные плечи, словно она решила отказаться от борьбы.
Хотя Клостерман с готовностью согласился направить Марти в расположенную по соседству больницу, чтобы там проделали ряд сложных диагностических процедур, он, совершенно очевидно, считал, что это явится лишь элементом ежегодного комплексного обследования, а не существенным шагом в диагностировании причин опасного для жизни состояния. Док выслушал сокращенный отчет о ее непостижимом поведении на протяжении последних двадцати четырех часов, и хотя она и не стала в деталях описывать свои связанные с различными видами насилия видения, но тем не менее рассказала достаточно для того, чтобы Дасти пожалел о том, что съел с утра этот жирный пончик. Однако врач, закончив записывать результаты своих наблюдений, приступил к разъяснениям по поводу причин стресса, умственных и психологических проблем, возникающих вследствие стресса, и рассказу о наилучших методах, используемых для преодоления стресса и его последствий, — как если бы проблема Марти проистекала из слишком сильной перегрузки, стремления гореть на работе, недостатка досуга и неудобной постели.