Ложная слепота
Шрифт:
Я выскочил из гроба, выпучив глаза. Вокруг никого: покинутый склеп с голым летописцем. В зеркальной переборке отражались пустые капсулы, стоявшие по сторонам. Я вызвал КонСенсус: все системы в норме.
Оно не отражалось, вспомнил я. Не отражалось в зеркале!
Я отправился на корму. Сердце колотилось. Передо мной отворилась вертушка. Шпиндель вполголоса беседовал о чем-то с Бандой. При виде меня он помахал дрожащей рукой.
– Меня надо проверить, – сказал я совсем не так уверенно, как хотел бы.
– Первый шаг – признать, что с тобой не все в порядке, – бросил Шпиндель в ответ. – Только
Он снова повернулся к Банде, сидевшей в диагностическом кресле; у руля стояла Джеймс, но тестовые таблицы, мерцавшие на кормовой переборке, они изучали вместе.
Я ухватился за верхнюю ступеньку и притянул себя к полу. Сила Кориолиса сдувала меня вбок, точно флаг на ветру.
– Или я брежу, или на борту что-то есть.
– Ты бредишь.
– Я серьезно.
– Я тоже. Бери номерок, становись в очередь.
Он не шутил. Я с трудом успокоился, прочитал его и понял, что мои слова Шпинделя не слишком удивили.
– Небось изрядно проголодался, утомившись от лежания, а? – Шпиндель махнул рукой в сторону камбуза. – Перехвати что-нибудь. Я займусь тобой через пару минут.
Пока ел, я с немалым трудом, но все-таки поработал над очередным конспектом; правда, это заняло только одну половину мозга; вторая все еще дрожала, не вырвавшись из-под ига примитивных инстинктов, которые призывали то ли бежать, то ли драться. Я попытался развеяться, подключившись к потоку данных из медотсека.
– Оно было реальным, – волновалась Джеймс. – Мы все видели.
Не может быть!
Шпиндель прокашлялся.
– Эту попробуй.
В потоке было видно, что он ей показывал: черный треугольник на белом фоне. В следующий миг тот разбился на десяток идентичных копий, потом на сотню. Метастазирующий рой крутился в центре экрана, как на балу геометрических фигур – танцуя в строю, отращивая по углам крохотных собратьев, фрактализуясь, эволюционируя в бесконечный причудливый узор…
Шпиндель держал в руках скетчпад, на котором разворачивалась интерактивная реконструкция увиденного, без пустой болтовни, – программы распознавания образов в мозгу Сьюзен реагировали на то, что она видит: нет, их было больше, и ориентация неправильная; да, так, но крупнее – а машина Шпинделя выхватывала реакции прямо из ее мыслей и в реальном времени корректировала изображение. Немалый шаг вперед, по сравнению с бестолковым эрзацем под названием «язык». Впечатлительные даже могли бы назвать это «чтением мыслей».
Ничего похожего, конечно. Просто обратная связь и корреляция. Чтобы преобразовать один набор структур в другой, телепат не нужен. К счастью.
– Вот оно! Вот! – воскликнула Сьюзен.
Треугольники видоизменились до самоуничтожения.
Теперь дисплей наполняли переплетающиеся асимметричные пентаграммы – паутина из рыбьей чешуи.
– И не говори, что это случайные помехи, – триумфально произнесла она.
– Нет, – скучно ответил Шпиндель. – Это форма Клювера [49] .
49
Генрих Клювер (1897–1979) – немецкий, а затем американский физиолог, который внес существенный
– К…
– Это была галлюцинация, Сюз.
– Конечно! Но кто-то подсадил ее к нам в голову, так? И…
– Она всегда была там. С того дня, как ты появилась на свет.
– Нет!
– Это артефакт глубинных структур мозга. Его даже слепые от рождения иногда видят.
– Никто из нас раньше их не видел. Никогда!
– Верю. Но никакой информации в них не содержится, понимаешь? Это не разговоры «Роршаха», а просто… интерференция. Как и все остальное.
– Но оно было такое яркое! Не мерцание, которое постоянно маячит на краю поля зрения. И такое плотное. Реальнее настоящего.
– Это и доказывает, что оно ненастоящее. Поскольку ты на самом деле ничего не видишь, разрешение не ограничивается мутной оптикой.
– О, – выдавила Джеймс и шепотом добавила: – Твою мать.
– Ага. Извини, – и потом: – Закончишь – подходи.
Я взглянул наверх: Шпиндель махал мне рукой.
Джеймс поднялась из кресла, но это Мишель приобняла его с несчастным видом, а Саша, ворча, проплыла мимо меня в сторону палатки.
К тому времени, когда я добрался до биолога, Шпиндель развернул кресло в полукушетку.
– Ложись.
Я подчинился.
– Тут такое дело, но я говорил не о «Роршахе». Мне что-то померещилось здесь, прямо сейчас, когда я очнулся.
– Подними левую руку, – проговорил он. Потом: – Только левую, а?
Я опустил правую и поморщился от укола.
– Немного примитивно.
Он покатал в пальцах наполненную кровью пробирку, дрожащую рубиновую слезу размером с ноготь.
– Для некоторых целей тканевая проба подходит лучше всего.
– Разве капсулы не должны справляться сами?
Шпиндель кивнул.
– Считай это проверкой качества. Чтобы корабль не зазнавался. – Он уронил образец на ближайший лабораторный стол. Слезинка растеклась и лопнула; поверхность впитала мою кровь, будто страдала от жажды. Шпиндель причмокнул губами. – Повышенный уровень ингибиторов холинэстеразы в ретикулюме. Вкуснотища.
Не удивлюсь, если мои анализы и вправду казались ему вкусными. Шпиндель не просто считывал результаты – он их ощущал, видел, нюхал и перекатывал каждый бит данных на языке, как лимонные леденцы. Весь биомедицинский отсек был частью протеза Исаака: расширенное тело с десятками разных органов чувств, вынужденное мириться с мозгом, который знает лишь пять. Неудивительно, что он связался с Мишель. Биолог был почти синестетом.
– Ты провалялся в капсуле чуть дольше остальных, – заметил он.
– Это важно?
Шпиндель как-то дергано пожал плечами.
– Может, твои внутренности прожарились чуть больше наших. Может, у тебя просто конституция хлипкая. Капсула выловила все… неизбежное, так что, думаю… А!
– Что?
– Отдельные клетки в основании мозга перешли на форсаж. И еще больше – в почках и мочевом пузыре.
– Опухоли?
– А ты чего ждал? «Роршах» – не курорт.
– Но капсула…