ЛСД - мой трудный ребенок
Шрифт:
К этому пониманию можно прийти и путем научных рассуждений. Проблема реальности с незапамятных времен была и остается главным вопросом философии. Тем не менее, есть существенная разница, подходить к этой проблеме рационально, логическими методами философии, или же эмоционально, через жизненный опыт. Первый запланированный эксперимент с ЛСД оказался столь глубоким и тревожным, потому что повседневная реальность, которую я до этого считал единственной реальностью, и "Я", воспринимающее ее, растворились, и незнакомое "Я" начало воспринимать незнакомую реальность. Здесь возникает проблема нашей внутренней глубинной сути, которая, оставшись незатронутой, смогла зафиксировать эти внешние и внутренние изменения.
Реальность немыслима без воспринимающего субъекта, без эго. Она является производной внешнего мира, передатчика, в роли же приемника выступает эго, в самой глубине которого становятся осознанными эманации внешнего мира, зарегистрированные антеннами органов чувств. Если одно из двух отсутствует, то не возникает никакой реальности, музыка не играет и экран остается пустым.
Если развить концепцию
Истинная ценность ЛСД и родственных галлюциногенов состоит в их способности изменять настройку длины волны приемника "Я", и вызывать, таким образом, изменения в восприятии реальности. Исходя из способности вызывать к жизни различные новые картины реальности, этой истинно космогонической силы, становится понятным культовое поклонение галлюциногенным растениям, как священным.
В чем же заключается основное характерное различие между повседневной реальностью и видением мира под воздействием ЛСД? В нормальном состоянии сознания эго и внешний мир раздельны; мы находимся лицом к лицу с внешним миром; он стал объектом. Под воздействием ЛСД границы между воспринимающим "Я" и внешним миром более или менее исчезают в зависимости от глубины воздействия. Имеет место обратная связь между приемником и передатчиком. Часть "Я" выходит за свои пределы во внешний мир, мир предметов, которые оживают и приобретают иное, более глубокое значение. Это может восприниматься как блаженство или как демонические изменения, пронизанные ужасом; в результате этого теряется уверенность в собственном "Я". В лучшем случае, новое эго чувствует блаженное единство с предметами внешнего мира, и, следовательно, с другими существами. Такое переживание полного единства с внешним миром может даже усилиться до ощущения единства с целой вселенной. Состояние космического сознания, которое в благоприятных условиях может быть вызвано ЛСД или другим галлюциногеном из группы мексиканских священных снадобий, сходно с произвольными религиозными озарениями - unio mystica. В обоих состояниях, которые зачастую длятся лишь мгновение, воспринимается реальность, дающая мимолетный взгляд на трансцендентную реальность, в которой вселенная и "Я" едины.
Готтфрид Бенн, в своем эссе "Provoziertes Leben" (Искусственная жизнь) (Limes Ve
rlag, Wiesbaden, 1949), определяет реальность, где эго и мир раздельны, как "шиз
оидную катастрофу, Западный невроз". Далее он пишет:... Эта концепция начала фор
мироваться в южной части нашего континента. Мучительный греко-европейский принци
п победы через усилия, коварство, зло, талант, силу и поздний европейский дарвин
изм и его "сверхчеловек" были инструментами для ее формирования. Эго возникло, п
реобладало, сражалось; для этого ему были необходимы инструменты, материалы, сил
а. Оно имело иное взаимоотношение с материей, более отдаленное в смысле чувств,
но формально более близкое. Оно анализировало материю, испытывало и классифициро
вало: оружие, предметы обмена, деньги. Оно разъяснило материю путем изоляции, свело ее к формулам, разделило ее на кусочки. (Материя стала) концепцией, нависшей проклятием над Западом, с которой Запад боролся, не понимая ее, которой он жертвовал огромные количества крови и счастья; концепцией, чья внутренняя натянутость и раздробленность делали невозможным растворение в изначальном единстве и покое дологических форм бытия... вместо этого все яснее становился катастрофический характер этой идеи... государство, социальная структура, общественная мораль, для которой жизнь имеет экономическое значение и которое не признает мира искусственной жизни, не может остановить ее разрушительную силу. Общество, гигиена и расовое воспроизводство которого, как современный ритуал основаны только на пустой биологической статистике, может представлять только внешнюю точку зрения масс; с этой точки зрения оно может вести войну непрерывно, поскольку реальность - это просто сырье, но ее метафизическая основа останется навсегда сокрытой. (Этот отрывок из эссе Бенна взят из перевода Ральфа Метцнера: "Искусственная жизнь: эссе по антропологии эго", который был опубликован в Psychedelic Review I (1): 47-54, 1963. Небольшие исправления в тексте Метцнера были сделаны А. Х.) Как сформулировал Готтфрид Бенн, концепция реальности, которая разделяет "Я" и внешний мир, решительно определила ход истории эволюции западного интеллекта. Восприятие мира как материи, объекта, которому противостоит человек, родило на свет современные естественные науки и технологии создания западного ума, изменившие мир. С их помощью человек покорил мир. Его богатства эксплуатировались и разграблялись, и грандиозные достижения технологической цивилизации, комфорт западного индустриального общества находится лицом к лицу с катастрофическим уничтожением окружающей среды. Предметный разум проник даже в сердце материи, в ядро атома, и его расщепление, и, таким образом, выпустил на волю энергию, которая угрожает
Злоупотребление знанием и пониманием, продуктами ищущего разума, не могли возникнуть из осознания реальности, в которой люди не отделены от окружающей среды, а существуют как часть живой природы и вселенной. Все сегодняшние попытки компенсировать ущерб посредством мер по защите окружающей среды так и останутся безнадежными, поверхностными заплатками, если не вылечить "западный невроз", как назвал Бенн концепцию предметной реальности. Исцеление, в этом случае, означает осознание на собственном опыте глубинной, всеобъемлющей реальности.
Восприятие этой всеобъемлющей реальности не возможно в окружающей среде, уничтоженной руками человека, такой, как в наших крупных городах и промышленных районах. Здесь становиться особенно очевидным контраст между "Я" и окружающим миром. Возникает ощущение отчуждения, одиночества и угрозы. Эти ощущения отпечатались в повседневном сознании западного индустриального общества, они оставляют свой след везде, где продвигается технологическая цивилизация, и они во многом определят произведения современного искусства и литературы.
В естественной среде гораздо меньше опасность испытать отчуждение от реальности. В поле и лесу, и мире животных, сокрытом там, даже в любом саду, реальность воспринимается как более реальная, старая, глубокая и более удивительная, чем что-либо, созданное людьми, как нечто вечное, что останется после того, как безжизненный, механический конкретный мир снова исчезнет, придет в упадок и разрушится. В побегах, ростках, цветах, плодах, отмирании и возрождении растений, в их взаимоотношении с солнцем, чей свет они превращают в химическую энергию в виде органических соединений, из которых построено все живое на земле; в растениях проявляется та самая таинственная, непрестанная, вечная жизненная энергия, которая порождает нас и снова забирает нас в свое лоно, где мы покоимся и соединяемся со всем живым.
Мы не подводим к сентиментальной восторженности природой, к девизу "назад к природе", в понимании Руссо. Это романтическое движение, которое искало идиллию в природе, тоже можно объяснить человеческим чувством отстранения от природы. Сегодня же необходимо восприятие единства всего живого, осознание всеобъемлющей реальности, которое тем реже случается самопроизвольно, чем больше первобытная флора и фауна нашей матери земли уступает место мертвой технологии.
Мистерия и Миф Представление о реальности как о "Я", стоящем рядом с миром, противоположном внешнему миру, начало формироваться, как упоминалось в цитате из Бенна, в южной части европейского континента, в античной Греции. Несомненно, люди в то время знали о страданиях от такого расщепления сознания. Греки попробовали исцелить их, дополняя многообразное и пестрое, чувственное и глубоко печальное видение мира Аполлона, созданное противоположностью субъект-объект, восприятием мира Диониса, в котором это противоречие уничтожается в экстазе опьянения. Нитцше пишет в "Рождении трагедии": Либо под воздействием наркотических зелий, о которых первобытные народы и расы слагали гимны, либо под влиянием силы наступления весны, охватывающей радостью всю природу, возникли эти Дионисийские ритуалы, во время которых человек полностью забывал себя... Этот волшебный ритуал не только выковывал заново узы между людьми, но и отчужденная, враждебная, и покоренная природа снова праздновала свое примирение с ее блудным сыном - человеком. Элевсинские мистерии, которые праздновались ежегодно осенью, на протяжении примерно 2000 лет, с приблизительно 1500 года до нашей эры до четвертого века нашей эры, были тесно связаны с церемониями и празднованиями в честь бога Диониса. Эти мистерии были установлены богиней сельского хозяйства Деметрой, в качестве благодарности за возвращение ее дочери Персефоны, которую похитил бог подземного мира Аид. Другим подарком стал колос, который две богини подарили Триптолему, первому жрецу Элевсина. Они научили его выращивать хлеб, и это знание Триптолем распространил по всему земному шару. Персефоне, однако, не было позволено все время оставаться со своей матерью, потому что, вопреки указаниям высших богов, она отняла у Аида пищу. В качестве наказания, ей следовало возвращаться в подземное царство на определенный срок в году. В это время на земле царила зима, растения погибали, чтобы затем проснуться для новой жизни в начале весны, когда Персефона возвращалась на землю.
Миф о Деметре, Персефоне и Аиде, который разыгрывали в виде спектакля, был, однако, лишь внешней стороной дела. Апогеем ежегодной церемонии, которая начиналась многодневным шествием из Афин в Элевсин, была заключительная церемония посвящения, которая происходила ночью. Посвященным под страхом смерти было запрещено разглашать то, что они узнали, и видели в самой главной, священной комнате храма, тетестерионе. Ни один из множества тех, кто был посвящен в таинства Элевсина, не сделал этого. Павсиний, Платон, многие римские императоры, такие как Гардиан и Марк Аврелий, и много других известных античных личностей приняли это посвящение. Оно, вероятно, было похоже на озарение, визионерский взгляд на таинственную реальность, на истинную основу вселенной. Это можно понять из утверждений посвященных о значимости и ценности этого видения. В одном из гимнов Гомера говорится об этом: "Блажен тот человек Земли, кто видел это! Тот, кто не был посвящен в эти святые мистерии, кто не был там, остается трупом во мраке и тьме". Пиндар говорит об Элевсинском таинстве следующими словами: "Блажен тот, кто, увидев это, ступает на путь в подземное царство. Он знает конец жизни, также как и ее божественное начало". Цицерон, тоже один из знаменитых посвященных, точно так же превозносит то величие, которое снизошло на него в Элевсине, он говорит: "Мы не только получили там повод для того, чтобы радостно жить, но, кроме этого, и повод для того, чтобы умереть с надеждой."