Лучезарная нимфа
Шрифт:
– Может быть, господин желает обсохнуть? – осведомился Марк, – Чего ради стоять тут на ветру?
С Корнелием же творилось нечто непонятное. Эта девушка полностью завладела его вниманием. Он даже холода не чувствовал, хотя стоял на декабрьском ветру в одной короткой тунике, демонстрируя миру прекрасно сложенное тело. Он увидел, как девушка в изнеможении опустилась на ступени у дома Иосифа и, уткнувшись в подтянутые к лицу колени, заплакала. Он видел, как вздрагивают ее плечи под промокшей тканью плаща и вспоминал бездонные голубые глаза.
Где-то внутри проснулись
– Не плачь, пойдем, – мягко сказал он, – Каким бы ни было твое горе, я попытаюсь ему помочь.
Она подняла на него мокрые от слез глаза, в первый момент, не признавая юношу в оставшейся на нем тунике. Потом нахмурилась и отвернулась.
– Уходи. Ты ничем мне не поможешь, Ты принимаешь меня не за ту, кто я есть.
Корнелий смотрел на нее, не ведая, почему она так особенно притягивает его и почему, когда она отвернулась, сердце протестующе заныло.
– Я действительно принял тебя за… неважно. Сейчас же хочу только помочь. У меня дома ты сможешь обсохнуть и согреться. Смотри, ты вся дрожишь. В такую погоду лучше не выходить из дому. Пойдем, расскажешь, что с тобой случилось.
– Оставь меня, – не оборачиваясь, сказала она. Слезы опять навернулись ей на глаза, и она против воли всхлипнула, а потом, вдруг заговорила, прерывающимся от волнения голосом.
– Мой отец умирает! Он лежит дома один, без помощи, а я ничего не могу для него сделать. У меня совсем нет денег и лекари, которых я знала, отказываются идти со мной к нищему артисту в такую погоду. Я обежала всех. Меня или совсем не пускают на порог, или, выслушав, гонят прочь.
– Так ты пришла к Руфрию! – воскликнул Корнелий, вспоминая, что у еврея не так давно поселился дальний родственник из провинции, занимающийся, и весьма успешно, целительством.
– Да, мне говорили, он лечит бедняков даже даром, – отозвалась девушка, – Но его сейчас нет, или мне так говорят. Я уже просто не знаю куда пойти и где искать помощи. Ведь я одна, совсем одна.
Она опять заплакала, уронив на колени голову.
– Будет тебе лекарь,– вымолвил Корнелий, – Пойдем же скорее.
– Нет. Оставь меня! Ты не понял – я порядочная девушка! – сквозь слезы воскликнула она, не собираясь никуда идти.
– Да пойдем же! – начиная терять терпение, вымолвил Корнелий, – Я предоставлю в твое распоряжение своего грека-медика. Надеюсь, и ты и твой отец останетесь им довольны.
В его голосе невольно прозвучала насмешка.
Она вскочила, мгновенно меняясь в лице.
– Ты найдешь мне лекаря? Сейчас?
– Да, конечно же, и искать не надо. Это один из моих рабов.
– Тогда идем.
Она вдруг заторопилась, позабыв о том, как только что гнала этого человека прочь.
Марк все еще стоял на крыльце, вздыхая над испорченной
– Я не сомневался в тебе, господин.
– Ты дурак, – беззлобно отозвался Корнелий, – А ну-ка брось это тряпье и ступай, приведи Эллия. Пусть возьмет все необходимое и получше оденется.
– Кто-то заболел? – Марк сделал обеспокоенное лицо.
– Не твое дело. Пойди и позови Эллия. Вот и все.
Потом Корнелий обернулся к насквозь промокшей девушке, взял ее холодные руки в свои, намереваясь увести ее за собой в дом и дать хоть немного обсохнуть, но она, в который уже раз отшатнулась прочь.
– Тебе нужно обогреться, иначе ты заболеешь, – произнес юноша, все больше поражаясь собственному поведению. Никогда и ни о ком он не пекся с такой заботой. Может потому, что эта девочка была такой хрупкой, прелестной, беззащитной перед людьми и непогодой, ее хотелось беречь, как драгоценный сосуд из дамасского стекла.
– Идем, не бойся же меня, я, правда, хочу лишь помочь.
Он увлек ее за собой в полумрак белого особняка, провел в жарко натопленную комнату, которая при ближайшем рассмотрении оказалась его собственной спальней. Она попятилась было прочь, что-то испуганно бормоча, но он шепнул ей, что это единственная теплая комната в доме, втолкнул внутрь и без спроса стянул с ее плеч насквозь промокший плащ – она и пикнуть не успела – бросил его подоспевшему рабу. Ее, оставшуюся в яркой длинной тунике, почти силой усадил в кресло, поближе к жаровне с раскаленными углями, завернул в шерстяное покрывало, которое собственноручно стащил с кровати. Она пыталась протестовать, робела и смущалась, опасалась запачкать все вокруг грязными башмаками, а еще больше боялась его самого, но он непреклонно и нежно отмел все ее возражения и страхи.
– Твои милости недостойны меня, – прошептала она, устремив на него благодарный взгляд.
Он опустился подле нее на табуреточку, несмотря на ее возражения, взял ее маленькие холодные ручки в свои ладони, и вымолвил:
– Не думай так и не говори. Мне приятно заботиться о тебе.
– Но я ничем не смогу отблагодарить тебя, – сказала она, – Если ты надеешься, что я, что я…– она покраснела, но так и не смогла подобрать нужное слово.
Корнелий крепче сжал ее руки.
– Ты очень хорошенькая. Конечно, я надеюсь, но не пугайся. Я надеюсь всего лишь на твою благодарную улыбку. Другой благодарности не надо.
Без сомнения он лукавил. Ему хотелось от нее много большего, но надо ли ей знать?
Марк с порога объявил, что врач ожидает в передней.
– Может, останешься здесь еще ненадолго? Ты вся дрожишь, тебе нужно как следует согреться, – обратился к девушке Корнелий, – Врачу расскажешь, как отыскать твоего отца, а я тем временем велю приготовить завтрак для тебя.
– Нет! – поспешно, но твердо сказала она, Я сама покажу врачу дорогу.
Она поднялась, с сожалением сбрасывая с плеч мягкое покрывало и с еще большим сожалением выдергивая свои пальцы из теплых ладоней юноши.