Лучезарная звезда

Романовская Ольга

Остановившись у одного из столов и жестом отвергнув предложенное вино, она ударила рукой по дереву:

— Разве так поют «Дарбар амар»? Чтобы спеть, нужно всем сердцем прочувствовать каждое слово, пропустить слова через свою душу, а вы поете так же бездарно, как моя сестра Селина.

Стелла чуть не поперхнулась: она в нарушительнице спокойствия одну из колдуний, встреченных на пути из Супофесты в Дайану.

Разумеется, она и шла по-другому, и вела себя по-другому: между ней

и промышлявшими в кабачках девицами была целая пропасть. Колдунья могла быть бедна, могла промышлять гаданием, но никогда бы не поставила себя на одну доску с ашелдонскими попрошайками.

Песня оборвалась; певицы в страхе разбежались по углам. Похоже, им было известно о роде занятий этой женщины.

— Раз уж ты знаешь, как нужно петь «Дарбар амар», порадуй нас своим искусством, Сафия. Я заплачу тридцать талланов. — К ней обращался человек в темном плаще, почему-то напомнивший принцессе военного.

— Ты всегда был скуп, Уфин, — обернувшись к нему, фыркнула Сафия, — даже служба у Вильэнары не сделала тебя щедрее. Пятьдесят.

— Сорок, ради твоих прекрасных глаз.

— Оставь свои сомнительные комплименты при себе. Пятьдесят, и не талланом меньше.

— И ты споешь?

Она наклонилась к нему и, почти касаясь волосами его лица, ответила:

— Всю душу выложу и заберу твою.

Дакирец выложил монеты на стол и потянулся рукой к ее щеке. Сафия со смехом отпрянула и, обойдя стол, присела рядом, творя какое-то заклинание.

Зал захолустной таверны преобразился, превратился в сцену для одной актрисы. Свет сфокусировался на Сафии, погрузив все остальное пространство в торжественную темноту; под потолком разлились надрывные звуки дуэта флейты и лютни.

Кружась, заплетаясь в спирали, звуки окутали залу и, разом устремившись вниз, слились в одно целое с голосом певицы. Надо отдать должное дакирке — она действительно умела вынуть пением душу, заставить пустить скупую слезу взрослых мужчин, окунуть женщин в пучину тоски, накрыть волной рыданий, тягостных переживаний, болью потерь и несбывшихся надежд. Сердце сжималось в комок, кровоточило, будто именно его обладатель или обладательница оказывались на месте героев баллады, и с последним аккордом разбивалось вдребезги.

Нет, она не просто пела, она чувствовала то, о чем поет, не пела, а проживала жизнь, рассеченную на части растоптанными мечтами, несчастной любовью, отчуждением, предательством и отчаяньем.

Пение Сафии завораживало; все взгляды были прикованы к ней. А Сафия едва заметно улыбалась, грустно улыбалась.

Принцесса подумала, что колдунья пела о своей несчастной любви, о своем разбитом сердце — так искренне лилась история из ее уст.

Сафия замолчала, а зал еще долго

не мог придти в себя.

— Это стоило пятидесяти талланов, даже ста, — прошептал Уфин.

— Если хочешь, можешь добавить, — усмехнувшись, ответила колдунья.

— Ну вот, ты опять вернула нас в подлунный мир! В таком случае, расскажи, почему ты вдруг оказалась в Комарго.

— Мне нужны деньги, война совсем нас разорила. — Сафия налила себе вина и сделала пару глотков. — Селина все еще варит свои зелья: она хочет увидеть в них рыжую девушку и получить за нее награду, а я приехала сюда, чтобы попросить тебя о помощи.

— Почему меня? Насколько я знаю, в холмах Аминак…

— Эти холмы так далеко, а мне нужны деньги, очень нужны! Ты ведь не откажешь мне? — Она коснулась пальцами его виска, провела рукой по подбородку.

— Даже если откажу, все равно ты меня заставишь. Хорошо, я дам тебе, сколько попросишь, но при одном условии.

— Вечно ты не можешь без условий! Ну, выкладывай!

— Взамен ты скажешь мне, где прячется рыжая девчонка.

Сафия расхохоталась:

— Спроси у своей хозяйки, это у нее есть волшебные зеркала.

— Сафия, я прошу тебя. — Он взял ее за руку. — Сафия, пожалуйста!

— Что, пожалуйста? Ты вечно много просишь, но ничего не даешь взамен.

— Да, может, я не все сделал для тебя…

— Ты? — Она вновь рассмеялась. — Ты пока ничего для меня не сделал. Хотя, собственно, я и не просила.

— Как не просила? А деньги?

— Ну, — по ее губам расплылась улыбка, — это такая мелочь.

— Сафия, не упрямься! Ну же, дорогая.

— То, что дорогая, это верно. Меня за сто талланов не купишь. Кстати, как поживает та милая стервочка?

Колдунья подалась вперед и, наклонив голову, одарила его пристальным взглядом.

— Ревнуешь? — довольно улыбаясь, спросил дакирец.

— Ты мне не нужен, не тешь себя надеждой! Просто у нее слишком длинный язык, как бы в один прекрасный день она не уколола его обо что-то острое в своей чашке.

— Если тебе так интересно, я выгнал ее: надоела. Вот если бы ты согласилась…

— Жить с тобой? — фыркнула Сафия. — Ты смешон, Уфин! Просить о мелкой услуге — да, но платить за нее такую цену? Запомни, я из тех, кто выбирает, так что гордись, что я выбрала тебя своим другом, чем ты, кстати, безбожно пользуешься.

— Другом? Так ты называешь это дружбой?

— А чем же еще, Уфин? Или ты считаешь, что та ночь что-то значила? Я просто уступила тебе, пожалела, пригрела в своей постели. Ты был тогда так жалок…

— Сафия!

— Что Сафия? Ну, хорошо, не жалок, но это не меняет дела. Так ты дашь мне денег?