Лучшая мама для шамана
Шрифт:
Они с Йо говорили по-японски, и у Ханы получалось что-то вроде “то” и “ка”. Ото-сан и ока-сан, мама и папа. Но иногда проскальзывали и английские варианты. Перспектива того, что малыш назовет ее мамой, приводила в трепет, заставляла сердце учащенно биться, а на глазах всегда выступали слезы.
Хана важно сидел в кроватке, грыз купленного медведя и ждал, когда же ему достанут свежие боди и штанишки. Из окна лился солнечный свет, заставляя малыша жмуриться и пускать блестящими лапками игрушки крохотных зайчиков.
– Переволновалась?
Ушедшая в свои мысли Манта подпрыгнула от неожиданности, чуть не
– Ты меня напугал!
– она вздохнула.
– Прости, - повинился Асакура, проходя в комнату. В переднике и с лопаточкой он выглядел… домашним. Необычно, но уже привычно.
– Ужин!
– подпрыгнула Манта.
– Все греется, не волнуйся, там стоит таймер, ничего не случится, - тут же успокоил Йо.
Манта еще раз придирчиво осмотрела боди и кивнула сама себе, да, подойдет.
– Переволновалась?
– повторил вопрос Йо.
– Есть немного, - неловко, кривовато усмехнулась девушка. Ей казалось, друг видит ее насквозь, все ее мысли, желания, сомнения и тревоги.
Йо отложил лопаточку и одним движением обнял девушку, прижал к себе. Длинные руки обвились вокруг нее лианами, крепко-крепко, не вырваться, в нос ударил запах порошка и чистого тела, а еще чего-то, присущего только Йо Асакуре. Манта с волнением ощутила, как под ладонями ровно и мощно бьется сердце шамана, краска залила щеки.
– Не волнуйся, мы же вдвоем, мы справимся, - прошептал Йо на ухо.
Девушка уткнулась лбом в плечо друга, чувствуя, как постепенно отпускает ее нервное переживание, как расслабляются руки и ноги. Наверное, не держи ее Йо, она бы упала на пол, но Асакура ухватил за талию и не отпускал, вслушиваясь в прерывистые, короткие вздохи.
– Прости, рядом с ним я ощущаю себя той девчонкой, что ждала тебя у выхода из пещеры.
Йо оперся подбородком на макушку Оямады, дыша глубоко, размеренно, как будто и не волновался вовсе. Манта рискнула выпростать руки и обнять друга за талию. Так они и стояли, тишина нарушалась лишь их дыханием, да смачным причмокиванием Ханы, смотрящего на них своим тяжелым взором.
– То! Ка!
– требовательно вскрикнул он. В коридоре раздались шаги, и Манта отпрянула, выпутываясь из объятий Йо.
– Прости, - щеки горели огнем, - мы сейчас придем. Дай нам пару минут.
Йо кивнул и вышел расставлять тарелки, а Манта прислонилась к закрывшейся двери горячечным лбом. Что с ней происходит? Зачем она дает себе ложные надежды, позволяет им пустить цепкие корни в своем сердце, ведь потом от них так сложно будет избавиться. Вырвать, как плотоядные, вредные сорняки.
Да и хочет ли она их вырывать? Любовь к Йо не сорняк, это лучшее, что случалось с Мантой за всю ее жизнь. Самое необычное, волшебное, самое… пугающее чувство. Ни один парень так не привлекал девушку, она все время высматривала черные глаза и оранжевые наушники.
Манта еще раз глубоко вздохнула, успокаивая расшалившиеся нервы, и повернулась к Хане.
– Ну, что, будем переодеваться, маленький?
– подмигнула весело.
Хана засмеялся, показывая пока еще беззубый ротик.
Их уже ждали, не приступали к еде. Манта быстро усадила Хану между ними с Йо, на детском стульчике, старый шаман оказался напротив. От его тяжелого взгляда хотелось поежиться. Хотя,
Она начала первой. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в омут, произнесла первую фразу:
– Господин Йомей, советую зеленый горошек с подливой. Не японское блюдо, но Хане очень нравится катать его и ловить в тарелке.
Про то, что это развивает мелкую моторику рук, лучше умолчать. Хана радостно гулил, ловил прыткие зеленые шарики.
Всего одна короткая фраза понадобилась Йо, чтобы расслабиться и начать рассказывать про сына. Легко, непринужденно, со смехом и лаской в глазах. А Манта отстранилась, занялась ребенком, помогая ему ловить прыткие горошины, жевать картофельное пюре, уговаривая не выплевывать его на единственное приличное платье Оямады. Хана фыркал и все равно плевался. Скорей всего, ему не нравилось это платье. Точно с отцом сговорились!
Вечером, пожелав доброй ночи и уложив спать Хану, Манта буквально рухнула на расстеленный спальный мешок. Такое ощущение, что ее прогнали через соковыжималку. Раз десять. Но надо еще навестить ванную, переодеться в пижаму, и тогда уже можно идти спать.
Вопреки всем ожиданиям, сон не пришел. Теплая вода расслабила и слегка взбодрила. Манта вслушивалась в тихое сопение Ханы, смотрела на мерцающие за окном огни Нью-Йорка. И никак не могла поверить, что пережила этот тяжелый день. Несмотря на вежливое поведение старика по отношению к ней, Манту все никак не отпускало ощущение, что шаман считает ее недостойной компанией для своего сына и внука. Отвязаться от навязчивых мыслей никак не получалось.
– Манта, ты еще не спишь?
– в комнату проскользнул Йо. Надо же, а казалось, дрых без задних ног на диване.
– Нет, - шепнула девушка.
– Не возражаешь, если я полежу рядом с тобой?
Это безумие, у нее сердце из груди выскочит, если Йо окажется рядом.
– Н… не возражаю, - Манта сглотнула.
Йо закрыл дверь, подошел к спальнику и лег за спиной Оямады, заставив ту подвинуться к самому краю. Впрочем, неудобство длилось недолго: шаман обнял ее за талию и притянул к себе. Спиной девушка ощутила горячую кожу, широкую грудь. От волос пахло шампунем, от кожи - мылом. Вторую руку Йо просунул под девушку так, чтобы она полностью оказалась в его объятиях, переплел ноги, а затем прикрыл одеялом.
– Так намного удобнее, - в голосе слышалась улыбка. Манта сдерживала дыхание, старалась его успокоить, чтобы не выдать, насколько ее взволновала близость друга. Ведь и Хана спит рядом, нельзя будить ребенка. Этот ребенок сам проснется посреди ночи, захочет покушать, но пока что пусть спит.
Сами собой вспомнились те дни, когда они ночевали в деревне Доби и на пути к ней. Поблизости от Фауста Манте начинали мерещиться кошмары, она плохо спала, и Йо частенько укладывал ее рядом с собой, на один футон. Друг никогда не видел в ней девушку, не считал, что нужно ее стесняться. Право слово, у Рена в этом отношении оказалось больше такта, чем у Асакуры. Но тогда совместные ночевки спасали. Манта чувствовала себя такой крохотной, маленькой, находящейся под защитой. И сворачивалась клубком, желая стать еще меньше.