Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса
Шрифт:
– Так значит, ты беспокоишься за женщину?
– Она делает то, что должна, – сказала Дак Кьен.
– Не задаром.
Голос Хан звучал немного презрительно. Большинство женщин, вынашивавших Разум, были молоды и шли на этот отчаянный шаг, чтобы потом выйти замуж за уважаемого чиновника. Чтобы повысить свой статус и войти в семью, которая будет им рада, и получить шанс растить своих детей.
Хан и Дак Кьен сделали другой выбор. У них, как и у всех, кто нашел себе пару того же пола, никогда не будет детей. Никто не воскурит для них алтарь предков, никто не вспомнит о них и
– Не уверена, – сказала Дак Кьен. – Она мексиканка. Они на все смотрят иначе.
– Ты говоришь так, будто она вынашивает его ради Хуайяна.
Ради славы и ради детей. Всё это Хан презирала, считая непреходящую страсть производить себе подобных из поколения в поколение отвратительным бременем. Дак Кьен прикусила губу. У нее не было такой непоколебимой уверенности в своей правоте.
– В конце концов, у меня не то чтобы был выбор.
Хан помолчала немного. Наконец она встала, подошла и устроилась рядом, так что волосы ее упали на плечи Дак Кьен, и погладила ее по затылку.
– Сестренка, ты же говорила, что выбор есть всегда.
Дак Кьен покачала головой. Да, она так говорила. Когда страдала от упорства семьи, требовавшей, чтобы она вышла замуж и обзавелась детьми; когда они с Хан, устав заниматься любовью, лежали в темноте рядом, и ей рисовалось будущее – без детских голосов, с упреками и осуждением.
Хан всегда интересовалась только искусством и всегда знала, что будет любить только женщину. Хан привыкла получать то, чего хочет, и считала, что ей достаточно захотеть чего-нибудь как следует, чтобы это произошло.
Но Хан никогда не хотела детей и никогда не захочет.
– Это не одно и то же, – в конце концов ответила Дак Кьен, сдержанно принимая ласку. Сейчас речь шла о другом, и даже Хан должна это понимать. – Я выбрала эту работу. Выбрала эту жизнь. И смотреть на вещи тут нужно именно с точки зрения выбора.
Рука Хан у нее на плече напряглась.
– Ты из тех, кто любит поболтать. Я вижу, как ты изводишь себя пустыми сожалениями, прикидываешь, не поздно ли вернуться в респектабельную семью. Но ты выбрала меня. Эту жизнь, эти последствия. Мы обе выбрали их.
– Хан…
Дак Кьен не знала, что сказать. Она любила Хан, искренне любила, но… Она была будто камень, брошенный в темноте наугад, будто корабль без навигатора, у нее не было ни семьи, ни мужа, кто одобрял бы ее поступки, ни утешения в ребенке, которому суждено ее пережить.
– Пора тебе повзрослеть, сестренка.
Голос у Хан был резкий. Она отвернулась к стене, на которой висели пейзажи.
– Ты не игрушка и не рабыня. Ничья. В первую очередь, своей семьи.
Потому что семья от нее отказалась.
Но слова всегда мало действовали на Дак Кьен, так что они легли спать, не договорившись, и тень этой недоговоренности легла между ними, как меч.
На следующий день Дак Кьен сидела над чертежами вместе с Фенгом и Миахуа, ломая голову над тем, как модифицировать корабль. Секции готовы, сборка
Дак Кьен под негодующим взглядом Хан забрала из дома прозрачный куб и привезла на работу. Теперь они сидели перед ним втроем, забыв про остывший чай, и высказывали любые идеи, которые приходили в голову.
Фенг постучал по стенке куба, сосредоточенно хмуря морщинистое лицо.
– Можно изменить этот проход, вот здесь. Пустить здесь дерево…
Миахуа покачала головой. Она была Мастером Воды и Ветра и лучше всех умела предугадать вероятные отклонения. Именно к ней Дак Кьен обращалась всякий раз, когда сомневалась в конечном результате. Фенг был Мастером Обеспечения Корабля, главой отдела, занимавшегося безопасностью и управлением техническими системами – иначе говоря, он во многих вопросах был полной противоположностью Миахуа, прагматичный, далекий от мистического смысла их дела, и его внимание всегда было сосредоточено на мелочах, а не на едином целом.
– Вода и дерево будут мешать друг другу вот здесь, в контрольном отсеке. Будут застаиваться и гнить, – Миахуа, поджав губки, показала на изящный изгиб в кормовой части. – Тогда тут нужно изменить форму.
– Это не так-то просто, – возмутился Фенг. – Моей команде придется переделывать всю электронику…
Дак Кьен слушала их отстраненно, лишь время от времени задавая вопросы, чтобы перевести разговор в новое русло. Она старалась удержать в уме характеристики корабля, слушала его дыхание – через стекло, через весь металл и обшивку, отделявшую людей от его громады, висевшей за стенами. Старалась удержать характеристики Разума – энергии, чувства, конструкции, кабели и обшивки, его мышцы и плоть, осторожно соединяя их так, чтобы они слились в одно целое.
Она подняла глаза. Фенг и Миахуа молча ждали, когда она что-нибудь скажет.
– Значит, так, – сказала она. – Вот этот отсек уберите, а соседние сдвиньте на его место.
С этими словами она подошла к модели и осторожно изъяла ставшую лишней секцию, отчего поменялись очертания коридоров, длина световодов и кабелей, и включила вдоль изогнутых стен новый каллиграфический узор.
– Не думаю… – начал было Фенг и умолк. – Миахуа?
Миахуа внимательно разглядывала изменения.
– Мне нужно подумать, ваша милость. Разрешите мне обсудить это со своим отделом.
Дак Кьен согласно махнула рукой.
– Не забывайте, у нас мало времени.
Они взяли каждый по копии, сунули в широкие рукава. Оставшись одна, Дак Кьен снова принялась рассматривать корабль. Он был короткий, широкий, с необычными, нестандартными пропорциями, даже близко не похожий на тот, какой она раньше рисовала в своем воображении, не соответствующий самому духу работы – насмешка над их первоначальным замыслом, цветок без лепестков, не сложившийся стих у поэта, вроде бы и уловившего образ, но так и не сумевшего выразить.