Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
Каслонцев видно не было, но, когда лес закончился, мы остановились, решив дождаться темноты. Похолодало, и резкий ветер дул по перевалу с другой стороны гор. Мы устроились во впадине под сенью перекрученных низкорослых деревцев и стали наблюдать за тем, как садится солнце. В зените шла первая луна, Маншид, ее выпуклый серп уже убывал. В трещине ущелья впереди поднималась вторая луна, Рошанак. Маленькая, сверкающая и зеленоватая, она двигалась так быстро, что это было заметно даже невооруженным взглядом. Я грыз крекеры, пил воду из резервуара в костюме. Глаза Нахид
— Надо подождать, пока Маншид сядет, а только потом идти, — сказала она. — А то на перевале слишком светло.
— В темноте будет трудно понять, куда двигаться.
Нахид не ответила. Стало еще холоднее. Через какое–то время, по–прежнему не глядя в мою сторону, она спросила:
— И что стало с моими соратниками?
Я не видел смысла скрывать от нее правду:
— Когда каслонцы укрепились на планете, республиканское подполье начало партизанскую войну. Два года спустя оно напало на столицу провинции в Кофарнихоне. Мятежники развернули твой батальон, чтобы тот им помог, и умудрились захватить арсенал. Но каслонцы послали подкрепления и взяли город в осаду. Когда повстанцы отказались сдаться, каслонцы стерли город с лица земли вместе с врагами, заложниками и гражданами империи. Так Республиканской гвардии пришел конец.
Нахид не сводила с меня своих карих глаз, пока я все это рассказывал. По плотно сжатым губам женщины я видел, сколь мрачные чувства ее одолевают.
— Но все–таки я здесь, — сказала она.
— Я не знаю, как ты попала в распоряжение ордена. Наверное, какой–то беженец принес. Шестьдесят лет назад мастера спорили о том, что с тобой делать. Они прекрасно знали, каков темперамент у типичного гвардейца, и решили, что, если воскресить тебя, ты сразу нападешь на каслонцев, тебя убьют, а орден окажется в опасности. Поэтому мастера посчитали, что лучше будет подержать тебя в резерве, на случай если когда–нибудь в будущем твои услуги пригодятся.
— Вы, монахи, всегда были очень ненадежными демократами. Вы всегда ставили свой орден превыше благосостояния людей и даже их свободы. Потому и предали республику.
— Ты несправедлива к нам.
— Наверное, меня принес Джавид — тот скользкий монах, которого приставили к моему подразделению.
Я знал его. Брат Джавид, сгорбленный лысый старик, заведовал кухней. Я никогда о нем особо не думал. Он умер через год после того, как я стал членом ордена.
— Как думаешь, почему меня отправили на это задание? — спросил я. — Мы хотим освободить Гельветику. И мы это сделаем, если доберемся до Шаришабза.
— И какой же у тебя план? Хочешь, чтобы и твой монастырь стерли с лица земли?
— Они не осмелятся. У меня есть нечто такое, за что они отдадут целую планету. Потому и пытались захватить мой корабль, а не уничтожить; потому не стали взрывать челнок, хотя легко могли подстрелить нас прямо с орбиты.
— И что же такого невероятно ценного ты несешь с собой? Оно должно быть очень маленьким.
— Оно в моей голове. Я украл единственные копии космогонических пьес.
Нахид взглянула на меня:
— И?
Вполне
— И… они с радостью даруют Гельветике свободу в обмен на эти пьесы.
Она склонила голову, потерла лоб ладонью. Я не мог понять, что с ней происходит. Лейтенант шумно вздохнула. На секунду мне показалось, что она сейчас заплачет. Но потом женщина расхохоталась прямо мне в лицо.
Я едва не ударил ее:
— Тише!
Она засмеялась еще громче. Ее плечи тряслись, на глазах выступили слезы. Я почувствовал, как краснею.
— Вы должны были дать мне умереть с другими, в бою. Священник, ты безумен!
— Почему ты смеешься? — спросил я. — Неужели думаешь, что они послали бы корабли оцепить орбитальное пространство Гельветики, отправили полицию и солдат, если бы у меня не было ничего ценного?
— Я не верю в твою дурацкую религию.
— Ты когда–нибудь видела спектакли по пьесам?
— Однажды, еще девочкой. «Падение лучника» на фестивале в Тьенкаше. Я уснула.
— Они — основа человеческой культуры. Священные истории нашего народа. Мы остаемся людьми только благодаря им. Через них с нами говорят боги.
— А я думала, что с монахами боги говорят напрямую. Это они приказали тебе бежать прямо навстречу десантникам, охранявшим вход в челнок? Тебе повезло, что я была с тобой и прорезала дыру в рукаве, а то ты бы уже помер.
— Нет, убили бы тебя. А я бы лежал в капсуле сна, и мой мозг разбирали бы на части, чтобы вытащить из него пьесы.
— Нет никаких богов! Только голоса в твоей голове. Они говорят тебе делать то, что ты уже хочешь сделать.
— Если ты думаешь, что подчиняться богам просто, попробуй выполнять их приказы хотя бы один день.
Настала неловкая тишина. Солнце зашло, на небе проступили кольца, розоватые на западе от заката и серебряные в зените, где их скрывала тень планеты. Свет большой луны по–прежнему озарял камни перед нами. Надо было преодолеть крутой подъем в триста метров до перевала, открытое пространство без всяких деревьев, а потом еще пару километров между вершинами в полной темноте.
— Холодно, — сказал я спустя какое–то время.
Ничего не говоря, она потянула меня за руку. Лишь через пару секунд я понял, чего она хочет, — чтобы я придвинулся ближе. Я подчинился, и мы склонили головы, защищаясь от ветра. Я чувствовал, насколько она напряжена. Меня поразил парадокс нашего отчуждения. Нас обоих сотворили боги, но лейтенант в это не верила. Впрочем, истине не нужна вера, чтобы восторжествовать.
В одном Нахид не ошиблась: мы сбежали от десантников на орбите совсем не так, как я предполагал.
Великие часы вселенной сделали еще один оборот. Зеленая Рошанак пролетела мимо Маншида, в какой–то миг напомнив мне зрачок внимательного божьего ока, села, а спустя час вторая луна последовала за ней, уйдя за горизонт на западе. Звезды сияли во всей своей красе, но вокруг царила кромешная тьма, и так будет до тех пор, пока на небе во второй раз за ночь не покажется Рошанак. Пришла пора попытать счастья.