Лучше не возвращаться

Фрэнсис Дик

— Она погибла. — Кен наглухо, чугунной крышкой, закрыл котел с бурлящими в нем треволнениями сегодняшнего дня, но напряжение все же просочилось в его речевом стаккато. — Я не смог спасти ее.

— Мне очень жаль, правда.

Кен кивнул. Его бледно-голубой взгляд обратился на меня.

— Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.

— Питер Дарвин.

— Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.

Он изучающе смотрел на меня.

— Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?

— Пару раз.

Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения,

чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:

— Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.

При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:

— Как вам не повезло!

Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, — говорил он. — Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».

Один за другим я всосал в себя французский — в Каире, русский — в Москве, испанский — в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.

Наконец появились Викки и Белинда. На этот раз Викки была в красном. Мы решили отправиться куда-нибудь разлечься.

Кен ехал впереди и показывал дорогу к маленькой провинциальной гостинице, при которой был кабачок. Белинда сидела с ним рядом, а я во взятой напрокат машине снова вез Викки и Грэга, которые устроились вместе на заднем сиденье, из-за чего Белинда сделала вывод, что «помощник» значит «шофер». Когда, придя в бар, я поддержал предложение Кена выпить перед обедом, она наградила меня неприязненным взглядом.

Мы разместились за небольшим круглым столиком в углу зала, плотно заставленного тяжелой дубовой мебелью. На стенах висели бра с красными абажурами. Их света едва хватало, чтобы прочесть меню. Общая атмосфера производила впечатление такого тепла и уюта, которые можно встретить только в британском пабе.

Белинда уставилась на меня поверх своего стакана:

— Мать говорит, что вы ее секретарь, но я не могу понять, зачем она наняла вас.

— Нет, дорогая, — начала было Викки, однако Белинда жестом заставила ее замолчать.

— Секретарь, водитель, помощник вообще, какая разница? — сказала она. — Теперь, пока ты здесь, я могла бы прекрасно заботиться о тебе сама. Простите за откровенность, но я не могу понять, как ты оправдываешь эти дополнительные расходы?

У Грэга и Викки отвисли челюсти. Они совершенно растерялись, и было ясно, что им ужасно неловко.

— Питер… — Викки не знала, что ответить.

— Все в порядке, — успокоил я ее, а Белинде сказал миролюбиво: — Я государственный служащий, первый секретарь в министерстве иностранных дел, ваша мать не платит мне. Я здесь только для того, чтобы поддержать ее и Грэга в течение нескольких дней, пока они не придут в себя после нападения. Мне все равно нужно было ехать в Англию, и мы решили путешествовать вместе. Мне, наверное,

следовало сразу все объяснить. Прошу прощения.

Я понял, что, если просишь прощения там, где не виноват, это непременно приводит в замешательство твоего оппонента. Японцы всегда так делают. Белинда пожала плечами и жеманно скривила губки.

— Если так, простите, — сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. — Но откуда мне было знать?

— Я же тебе говорила… — начала было Викки.

— Ничего страшного, — сказал я. — Что тут у нас интересного в меню?

Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.

— Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? — спросил Кен.

— Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.

Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», — подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.

— Вы женаты? — спросил его Кен, чокаясь с Викки.

— Пока нет.

— Подумываете об этом?

— Постольку — поскольку…

Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки — сотрудницы посольств — в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.

К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.

Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.

— Хорошая лошадка, — говорил он. — Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился. Я сделал операцию, выходил лошадь, отдал ее тренеру, а на днях она выиграла скачки. Теперь Ронни Апджон, это бывший хозяин, заговаривает со мной только для того, чтобы сказать, что пришьет мне дело.