Лучшее, что может случиться с круассаном
Шрифт:
– Это наследственная вонь Миральесов, братишка. Ты лучше себя понюхай.
И вышел поскорее, оставив его беситься в специально подогнанном костюмчике от Пруденсио Ботихеро; он что-то кричал мне вслед, но что – я так и не расслышал.
Один – ноль в мою пользу. И пятнадцать штук в придачу.
Первым делом надо было пробежаться по супермаркету и купить чего-нибудь. С удовольствием набил бы себе брюхо банкой спагетти в соусе, и. пожалуй, надо бы купить настоящего масла, чтобы намазать круассаны Луиджи. На все это ушла тысяча штук, на остальные четыре я накупил картошки, яиц, свинины с анаболиками и телятины с губчатой энцефалопатией. Прочее должно было осесть этим вечером в баре Луиджи; не считая того, что я уже был ему должен, я мог позволить себе выпить на четыре штуки, но напиться на четыре штуки в баре Луиджи было куда вероятнее, чем на целых десять кусков в какой-нибудь другой забегаловке (не говоря уж о том, что Луиджи всегда готов отпустить в долг). На
Взвесив все «за» и «против», я решил пройтись по садикам улицы Ондина – посмотреть, там ли Ни-ко, и первым делом решить вопрос, как бы подлечиться. Мне повезло, и я нашел Нико, что не всегда просто с утра, полагаю, потому, что утро не мое время. Он сидел на спинке скамьи, поставив свои ботинищи на сиденье. Рядом с ним расположился его дружок, который, кажется, только-только вышел из Маутхаузена. Людям не свойственна золотая середина: либо на тебе костюм от Сильверио Монтесиноса, либо футболка с каким-нибудь дерьмовым логотипом.
– Чего тебе, пися?
– Дурцы на две с половиной.
После паузы, вызванной, как мне почудилось, приступом аутизма, Нико направился в дальний конец сквера с важной осмотрительностью уличного педераста, оставив меня наедине со своим приятелем из Маутхаузена, которому, казалось, тоже глубоко наплевать, будем мы о чем-нибудь говорить или не будем вообще.
– Слушай, а если траву будут продавать на евро, то сколько она тогда будет стоить? – спросил я, скорей всего, чтобы убедиться, что паренек все-таки жив.
– А мне откуда знать, дружище? Куда ни кинь – всюду клин…
Тем он и ограничился, но мне вдруг страшно захотелось узнать, что же тогда будет. Если шесть евро – это тысяча песет, то пять тысяч песет будет тридцать евро. Цифры почти одинаковые, но я не сомневался, что Нико найдет, каким макаром вздуть цену на товар, используя разницу курсов. Паренек между тем, казалось, впал в задумчивый настрой, который лучше было не нарушать, так что я вытащил «дукатину» и присел на скамейку перекурить. Торчки тем и хороши, что можно хоть полчаса просидеть рядом с ними, покуривая, и ничего не случится, настолько они заворожены своим собственным внутренним миром. Совсем не то что оказаться наедине в лифте с каким-нибудь госслужащим, который за полминуты вымотает любому все нервы. Понятно, что торчки неисправимы по следующим пунктам: они никогда не шутят, у них нельзя одолжить денег, и если кто-нибудь из них сцепится с уличным регулировщиком или преподавателем логики, то на говно изойдет, только чтобы доказать, каким должен быть правильный порядок движения транспорта и как теза соотносится с антитезой. Так что я вытапщл из кармана карточку, которую мне дал The First, чтобы посмотреть, далеко ли расположен интересующий его адрес; «Жауме Гильямет, № 15» – было написано на карточке его неподражаемым почерком. Для развлечения я попытался мысленно установить, где находится дом пятнадцать; улицу эту я хорошо знаю – дом номер пятнадцать скорей всего расположен в ее центральной части. Так же мысленно я попробовал пройти по улице Гильямет, пытаясь вспомнить все здания по правую и левую руку, но всякий, кто решится предпринять подобное, убедится в одной из моих самых оригинальных гипотез, ошибочно приписываемой Пармениду, согласно которой в реальности имеются дыры, и немалые. Тут пришел Нико, принес товар, и на этом мое астральное путешествие закончилось. Я простился с ним и с его дружком с той притворной вежливостью, с какой люди разговаривают со своими придворными толкачами, и вышел с другой стороны сквера. Впереди был многообещающий день: косяки, жратва и выпивон. Только перспектива случайно встретиться с Дюймовочкой несколько омрачала горизонт. Известно, что женщины – это прорвы, способные поглотить максимум внимания, которое им уделяют; но, само собой, я имею в виду не тех, которые получают звонкой монетой за маленькие мужские радости, и, к сожалению, с Дюймовочкой тоже приходилось расплачиваться не монетой, тем более звонкой.
Как бы там ни было, по дороге в супермаркет я немного свернул в сторону, чтобы еще раз проверить нумерацию домов по улице Гильямет.
Пройдя по Санта-Кларе, я уткнулся в дом номер пятьдесят семь, так что до моего оставалось метров сто, не больше. Еще издалека я узнал дом, которым интересовался The First Я столько раз проходил мимо, не замечая его, но теперь мне бросилось в глаза, что это здание совершенно невероятное в любом контексте: развалюха начала века с крохотным садиком, окруженным изгородью, из-за которой выдавалась пара высоких деревьев. Трудно было уразуметь, за каким чертом здесь еще сохранился этот пережиток прошлого – среди восьми– и девятиэтажных блочных домов с тонированными стеклами и газоном, размахнувшимся чуть ли не на всю ширину тротуара. Из-за него весь этот участок улицы напоминал картину Дельво или Магритта: развалины, статуи, вокзалы без поездов и пассажиров, это царство пустот, тревожной неподвижности – портрет небытия. Конечно, я и не думал звонить в звонок, если бы таковой и
Так как любое расследование мгновенно повергает человека в состояние стресса, я посчитал, что мой рабочий день на этом закончен. Швырнув тряпицу на засранную мостовую (порой мне нравится невооруженным глазом убедиться в том, что я живу в Барселоне, а не в Копенгагене), я поспешил в супермаркет, чтобы успеть до закрытия.
Уж не знаю почему, но такое впечатление, что в моем супермаркете постоянно крутят фильм про Вьетнам, но зато все здесь дешевле, чем в «Капрабо де ла Илла», где неутомимые Фред Астер и Джинджер Роджерс отплясывают польку в отделе свежезамороженных продуктов. Вдобавок к намеченному списку я накупил еще кучу импровизированной провизии, нагрузившись с ног до головы разными банками и баночками, и, выстояв огромную очередь в кассу, с удовлетворением убедился, что счет не слишком превышает положенные четыре штуки. Кроме того, словно обретя дар ясновидения, я зашел в табачную лавочку купить пачку «Фортуны» для косяков.
Придя домой, я даже набрался терпения и не стал курить первый, пока не принял душ (я и сам стал замечать, что от меня попахивает цирковым медведем). Выйдя из душевой торжествующим тритоном, я не позаботился даже вытереться и плюхнулся на диван, чтобы свернуть папироску. Косяк получился что надо, и после двухдневного воздержания я почти сразу ощутил во всем теле приятное щекотание. К сожалению, общее состояние гостиной не соответствовало опрятности человека, только что принявшего душ и с ног до головы опрыскавшего себя дезодорантом. Стоит мне принять душ, как во мне начинают бунтовать мои дурные буржуазные привычки, видимо, поэтому я принимаю его как можно реже, поэтому я пристально уставился на экран выключенного телевизора, надеясь, что созерцание не-сущего поможет мне справиться с желанием устроить уборку. Просто невероятно, каким откровением может стать выключенный телевизор: он отражает тебя, сидящего перед ним, – потрясное зрелище.
Только телефонный звонок помог мне вернуться на планету Земля.
– Да-а-а.
– День до-о-о-о-брый. Я звоню вам из Центра статистических исследований с целью общего изучения аудитории СМИ. Не будете ли вы так любезны уделить нам несколько секунд, буквально несколько?
Голос был похож на голос девушки, занимающейся телемаркетингом, однако даже его предельная слащавость не могла заглушить злорадства, типичного для людей, которые ненавидят свою работу. Ко хуже всего было то, что анкета здорово смахивала на предлог, чтобы всучить мне что-то, и вот это меня достало.
Я решил слегка усложнить задачу.
– Анкета? Опрос?… Чудесно, я просто обожаюанкеты.
– Правда? Что ж, значит, вам повезло… Скажите, пожалуйста, как вас зовут.
– Рафаэль Болеро.
– А полностью?
– Трола. Рафаэль Болеро Трола.
– Прекрасно, Рафаэль. Сколько вам лет?
– Семьдесят два.
– А кто вы по профессии?
– Пирожник.
– Пи-рож-ник? Неподражаемо. Вам нравится музыка?
– Ж-жутко.
– Правда? И какая именно?
– «Мессия» Генделя и распа. [3] Первое больше, второе меньше.
Девица начала запинаться, но не сдавалась. Спросила, слушаю ли я радио, смотрю ли телик, читаю ли газеты, и если да, то какие, и наконец, выпустив всю обойму, подошла к сути дела:
– Прекрасно, Рафаэль… Дело вот в чем: в благодарность за ваше сотрудничество и поскольку, как я вижу, вам нравится классическая музыка, мы совершенно бесплатно дарим вам три лазерных диска, кассеты или пластинки. Вам придется оплатить только пересылку: две тысячи четыреста двенадцать песет. Согласны?
3
Популярный латиноамериканский танец.