Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Холдеман Джо

Но кто тогда поможет Дару собрать урожай?

Успех не знал, как долго он просидел в кресле; тысячи мыслей раздирали голову. Внешние только что взорвали его мир, и теперь он отчаянно пытался склеить куски. Правда, к чему все это? Через короткое время он не будет ничего помнить ни об Утехе,

ни о Вике, оболочках и сохранении. Может, оно и к лучшему. Все это было слишком сложно. Как и говорил Старейшина Винтер. Успех подумал, что будет счастливее, думая о яблонях, бейсболе и, может даже, целуя Мелодию Велез. Он был готов забыть.

На «острове» вдруг наступила тишина. Не было ни вибрации корпуса, сталкивавшегося с воздухом, ни приглушенного смеха Л'юнгов. Успех смотрел, как из пола вырастает оборудование госпиталя. Потом стены из пузырьков исчезли, и открылось все пространство корабля. Оно было пустым, если не считать его кресла, каталки с телом Утехи, накрытым простыней, и робврача, ехавшего к нему.

— Значит, вы собираетесь заставить меня все забыть? — спросил он горько. — Все секреты внешних?

— Если ты именно этого хочешь. Успех вздрогнул:

— Разве у меня есть выбор?

— Я просто доктор, сынок. Я могу предложить лечение, но именно ты должен его принять. Например, ты же решил молчать о том, как обгорел в первый раз. — Робврач катился позади его кресла. — Это довольно сильно усложнило мои попытки вылечить твою душу.

Успех обернулся и посмотрел на доктора Нисса.

— И вы все это время знали? Робврач вцепился в спинку кресла.

— Какой же из меня был бы доктор, если б я не знал, когда пациент мне лжет? — Он покатил кресло Успеха к люку.

— Но вы же работаете на Старейшину? — Успех не знал, уместно ли задать такой вопрос.

— Я беру деньги Винтера, — ответил доктор, — но не принимаю его советы, если они касаются телесного или душевного врачевания.

— Но

что, если я расскажу людям, что Утеху и Вика сохранили и что внешние после смерти продолжают жить?

— Тогда они будут знать.

Успех попытался представить себе, каково это — хранить секрет бессмертия внешних до конца своих дней. Попытался представить, что будет с Совершенным Государством, если он расскажет жителям обо всем. Горло пересохло, словно он очутился в пустыне. Он — просто фермер с не самым богатым воображением.

— Вы говорите, что я не должен стирать все свои воспоминания об этом?

— О боги, разумеется, нет. Если, конечно, не хочешь забыть и меня.

Когда они проходили мимо тела Утехи, Успех попросил:

— Остановитесь на минуту.

Он коснулся простыни. Какая-нибудь чужеродная внешняя ткань? Нет, простой хлопок.

— Они знали, что я могу решить не стирать память, правда? Мемзен и Благородный Грегори играли со мной до самого конца.

— Сынок, — сказал доктор Нисс, — Благородный Грегори еще только мальчишка, а чего хочет достойнейшая, не знает никто в Тысяче Миров.

Но Успех молчал. Он держал в пальцах ткань, вспоминая, как они с Джорли играли в руинах на берегу реки Милосердия, когда были детьми, и как одного из них всегда настигала славная смерть — часть игры. Исследователь должен был храбро глотнуть из отравленной чаши, чтобы освободить своих товарищей, капитан пиратов погибал, защищая сокровища, королева скорее умирала от остановки сердца, чем предавала свой замок. И тогда он, Вик или Утеха драматично падали на землю и лежали там, щекой касаясь опавшей листвы или разбросанных камней. Остальные ненадолго замирали над телом и потом уносились в лес, чтобы поверженный герой мог воскреснуть и игра продолжилась.

— Я хочу домой, — сказал он наконец.