Лучшие цитаты и афоризмы
Шрифт:
— Да вот же они, слава Богу, нашла!
И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями.
Однажды Раневскую спросили:
— Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки?
Не задумываясь, она ответила: «Седые»!
Однажды в театре Фаина Георгиевна ехала в лифте с артистом Геннадием Бортниковым, лифт застрял… Ждать пришлось долго — только минут
— Ну вот, Геночка, теперь вы обязаны на мне жениться! Иначе вы меня скомпрометируете!
Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.
— Поднимите меня! — попросила Раневская. — Народные артистки на дороге не валяются…
Однажды Раневскую спросили, почему красивые женщины пользуются большим успехом, чем умные.
— Это же очевидно, ведь слепых мужчин совсем мало, а глупых — пруд пруди.
Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода и прекрасно выглядит.
— Я не могу ответить вам таким же комплиментом, — дерзко ответила та.
— А вы бы, как и я, соврали! — сказала Фаина Георгиевна.
— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа…
— Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там — выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны.
Фаина Георгиевна с ненавистью слушала знакомые народные выражения рабочих-грузчиков, отчетливо звучавшие на рассвете под ее окнами, а вечером с тоской наблюдала шумные толпы уходящих из «Иллюзиона» домой кинозрителей.
— Я живу над хлебом и зрелищем, — жаловалась Раневская.
Отправившись от нечего делать на гастролях днем в зоопарк, артисты увидели необычного оленя, на голове которого вместо двух рогов красовалось целых четыре.
Послышались реплики:
— Какое странное животное! Что за фокус?
— Я думаю, — пробасила Раневская, — что это просто вдовец, который имел неосторожность снова жениться.
— Ох и трудно сейчас жить честным людям! — пожаловался Раневской один видный товарищ.
— Ну а вам-то что? — спросила актриса.
— Будет ли пятая графа при коммунизме?
— Нет, будет шестая: «Был ли евреем при социализме?»
— Очень сожалею, Фаина Георгиевна,
— И как? Удалось им получить деньги обратно?
— Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…». После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.
— Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила чернилами. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии «Глухонемой» (партнером моим был актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом (П.Л. Вульф), случилось нечто вроде истерики… И это был второй повод для меня уйти со сцены.
«Прогуливаюсь по аллее в правительственном санатории в Сочи, — вспоминала Раневская. — Мне навстречу идет Каганович и с ходу начинает разговор:
— Как вы там поживаете в театре? Над чем работаете?
— Ставим «Белые ночи» по Достоевскому.
Тогда он воодушевленно восклицает:
— А идея там какая, идея?
— Идея в том, что человек не должен убивать человека.
Стремительно последовала категоричная оценка, с руководящим жестом рукой:
— Это не наша идея. Не наша.
И быстро удалился».
После смерти одной актрисы:
— Хотелось бы мне иметь ее ноги — у нее были прелестные ноги! Жаль — теперь пропадут…
— Почему вы не пишете мемуаров?
— Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.
— Посмотрите, Фаина Георгиевна! В вашем пиве плавает муха!
— Всего одна, милочка. Ну сколько она может выпить?!
Раневская всю жизнь прожила одиноко: ни семьи, ни детей. Однажды ее спросили, была ли она когда-нибудь влюблена?
— А как же, — сказала Раневская. — Вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу — сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника! Уж такой красавец был! А я-то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания…