Лучшие годы Риты
Шрифт:
Фирма работала успешно, и вскоре Рита купила себе квартиру рядом, в Старопименовском переулке, который соединял Малую Дмитровку с Тверской.
Она уже подумывала сделать ремонт в этой квартире – наконец-то в своей собственной! – и увеличить размеры офиса своей фирмы, но тут грянул дефолт девяносто восьмого года. О расширении офиса пришлось забыть, да и о самой фирме тоже – она разорилась. Естественно, пришлось забыть и о ремонте: три года после дефолта Рита ходила в своей квартире по стеночке, опасаясь, что старинная лепная розетка, расположенная вокруг
С упорством, присущим ей так же естественно, как способность дышать, она выстраивала, выстраивала и выстроила наконец новую свою жизнь – с новой фирмой и с квартирой, обновленной настолько, что ее тоже можно было считать новой.
Розетку вокруг люстры Рита, укрепив, оставила: во-первых, настоящая старина, а во-вторых, напоминает о трудном пути к успеху.
Ну и офис со временем увеличился, само собой. У нее работали шесть сотрудников, не могли же они тесниться в одной комнатке. То есть могли бы, конечно, куда бы делись, но Рита не считала это правильным.
В свой офис на Малой Дмитровке из своей квартиры в Старопименовском и шла она на следующий день после возвращения с Менорки.
На сердце у нее лежала тяжесть, и это было понятно: отпуск отпуском, но за деловыми новостями Рита и на Менорке не переставала следить.
Новости не обнадеживали. Рынок медицинского оборудования падал, скукоживался, как брошенная Иваном-царевичем в печку шкурка Царевны-лягушки. И никаких признаков, никаких даже слабых намеков на улучшение впереди не просматривалось.
Ритин офис был на первом этаже, а на одном из следующих – на каком именно, она точно не знала, – жил после революции архитектор Шехтель. Каждый раз, входя в подъезд, Рита думала: сколько домов он в Москве построил, каких прекрасных домов, а дни свои пришлось заканчивать в убогой коммуналке. Несправедливость даже не столько возмутительная – справедливость ли правит миром вообще? – сколько отвратительная в своей мелочности.
В шехтелевские времена, да, наверное, и много позже на месте Ритиного офиса тоже была квартира. С тех пор сохранилась и прихожая, и длинный коридор, в который выходили двери комнат, и кухня в конце коридора. Кухня была самым светлым помещением – в ней Рита устроила свой кабинет.
И сюда, в кабинет, потянулись сотрудники, чтобы поприветствовать начальницу после отпуска и ненавязчиво выяснить, каковы ее планы на ближайшее время, то есть что их всех ожидает. Подарочный джин оказался очень кстати – одаривать им визитеров было удобно и приятно.
– Вы, Маргарита Николаевна, везде что-нибудь вкусное находите, – сказала, получив свою бутылочку, главбух Седова. – Из Страсбурга фуа-гра привозили, из Брюсселя – шоколад, теперь вот джин с Менорки.
Седова всегда говорила что-нибудь совершенно очевидное, вроде «Волга впадает в Каспийское море». Правда, поделившись однажды этим своим наблюдением с близняшками Олей и Катей – они отвечали за
Говорить Седовой о том, что нетрудно догадаться привезти из Брюсселя шоколад, а с Менорки джин, Рита не стала.
– Что у нас с прибылью за июнь, Инна Андреевна? – спросила она вместо этого.
– Ой, Маргариточка Николаевна! – запричитала бухгалтерша.
И в следующие пятнадцать минут Рита выслушивала развернутый отчет о том, почему фирму хоть закрывай. Это были не лучшие пятнадцать минут в ее жизни.
Если бы она обладала счастливой способностью Скарлетт О‘Хара говорить себе в трудных обстоятельствах: «Я подумаю об этом завтра!»
К сожалению, имея не менее сильный характер, чем у этой выдуманной Скарлетт, Рита ни в малой мере не умела отворачиваться, даже на время, когда жизнь смотрела ей в глаза неумолимым взглядом.
Скрываться от этого взгляда нет смысла, все равно он и под землей тебя найдет, и просверлит твою трусливую спину насквозь.
– Может, правда фирму закроем? – вздохнула она, выслушав бухгалтершу.
Седова всплеснула руками и воскликнула:
– Господь с вами! Как же это?
– Как все, – пожала плечами Рита. – Салон красоты вон на углу закрылся – аренда дорогая. А Господь, похоже, не с нами, – усмехнулась она. – В последний год точно.
Год после крымских событий прошел в точности по сказке Пушкина – как сон пустой. И кошмарный к тому же сон, добавляла про себя Рита.
Седова молчала растерянно и расстроенно. Рите нечем было ее успокоить.
– Ладно, – сказала она, – толку-то переливать из пустого в порожнее? Задача та же, что у всех: дожить до рассвета.
– А он будет? – робко спросила бухгалтерша.
– Наверное, – пожала плечами Рита. – Никогда же такого не было, чтобы ничего не было. Что-нибудь да будет.
«Вопрос, что и когда», – подумала она при этом.
Уже выходя из кабинета, Седова широко улыбнулась и сказала с интонацией мелкой и невинной лести:
– А вы за отпуск так похорошели!
«Придумала бы что-нибудь поправдоподобнее! От депрессии прямо красавица стала, ага», – усмехнулась про себя Рита.
Она чуть не произнесла это вслух. Может, и произнесла бы, да не успела.
– Женщины после сорока только от любви так расцветают, – авторитетным тоном добавила Седова. – Ну, от беременности еще, но в вашем случае точно же от любви, а?
И, лукаво подмигнув, исчезла за дверью.
Сколько раз Рите приходилось убеждаться, что ум не зависит ни от чего, с чем его принято связывать!
Не зависит от генов: она приняла на работу близняшек Олю и Катю по просьбе их отца, умнейшего человека, с которым вместе работала в минздраве, и кто бы мог предположить, что дочки у него окажутся глупыми настолько, чтобы не читать Чехова.
Конец ознакомительного фрагмента.