Лучшие слова – интонации
Шрифт:
– Пойдем, Гриша, отсюда. Я сама.
Не снимая бахил, они вышли из клиники и направились к машине.
– Вы будете сдавать анализы? Мне оформлять или нет? – закричала им вслед девушка-регистратор.
– Ответь ей, – шепнул Гриша.
На воздухе ему стало легче.
– Садись, пожалуйста, – буркнула жена.
Она запихнула Григория в машину, захлопнула за ним дверцу салона и, обхватив лицо ладонями, с минуту стояла неподвижно. Затем (опомнившись!) женщина юркнула в машину, с места взяла максимум стартовой скорости и, как на спортивных ралли, помчалась вперед, опережая ветер. Ехали
По дороге им встретилась симпатичная девушка. Она стояла прямо на проезжей части и голосовала, подняв вверх белую «мраморную» руку. Одета была девушка в белый короткий хитон и напоминала античную статую. Жена остановила машину, бросила в зеркало заднего вида: «Жди, дорогой!», подошла к девушке и завела с ней оживленный разговор.
Говорили они минут пять. Оказалось, зовут «мраморную» незнакомку Пандора. Женщины обменялись какими-то коробками и разошлись, послав при этом друг другу воздушные поцелуи.
– Нам надо срочно вернуться в клинику, – сказала жена, перекладывая коробку с руки на заднее сидение, – потерпи, Гриша. Будем надеяться на лучшее.
Машина развернулась через двойную сплошную линию и помчалась обратно в клинику.
…В вестибюле их радостно встретила девушка-регистратор:
– Ха, умирающие лебеди вернулись!
Отстранив жену, она припала к груди Григория и стала вместе с градусником измерять его температуру.
– Сколько? – спросил Гриша, когда девушка извлекла градусник.
– Одна тысяча сто рублей, – ответила девушка.
– Так много? – удивился Гриша.
– А вы как думали? Грипп – дело серьезное! Теперь давайте измерим ваше внутреннее давление, – говоря слово «внутреннее», девушка улыбнулась и присела рядом с Гришей так, что ее колени уперлись в его левое бедро.
Гриша затаил дыхание.
– Ну вот, так я и знала, – огорченно пропел девичий голосок, – три тысячи четыреста рублей! У вас очень высокое давление. Нужна срочная госпитализация. День стационара стоит четырнадцать тысяч пятьсот рублей. Вам необходимо лечь минимум на три года. Положение очень серьезное!
– Тебя звать-то как, милочка? – спросил Гриша, высчитывая в уме полную стоимость госпитализации.
– Звать? – переспросила девушка. – Ну, положим, Пандорой звать.
«Пандора!..» – с ужасом подумал Гриша. Его «внутренний» (тот самый) калькулятор закончил предварительные расчеты и выдал на-гора итоговую стоимость госпитализации. Пятизначная цифра ткнула Гришу в самое сердце. Он вздрогнул, шумно вдохнул в легкие воздух и открыл глаза.
– Что с тобой, тебе плохо? – не оборачиваясь, спросила жена.
Несколько минут Гриша вживался в происходящее. Затем откинулся на спинку сидения, закрыл глаза и буркнул себе под нос:
– Получи, Пандо-ора, два гнилые помидо-ора!
– Что ты сказал? – переспросила жена, выруливая на деревенский большак. – Какая Пандора?..
Ищите интонацию!
– Слова только мешают понимать друг друга.
«Писать о любви лучше
Короче, на другой день пошел я к своему старому учителю литературы Афанасию Гавриловичу в гости. Кто, как не он, объяснит мою прозаическую непонятку Отыскал дом. Звоню. Жду. Открывает сам. Постарел, скостлявился.
– Господи, хоть кто-то обо мне вспомнил! – Гаврилыч смахнул слезу и побежал на кухню, оправдываясь с оглядкой: – Я сейчас, я быстренько. Чаек только поставлю!
Я же как стоял в пальто, так с порога и гаркнул:
– Афанасий Гаврилович, научи писать про любовь прозой. Пробовал так и сяк, чувствую, не робят мои литеры думку сердечную.
Сказал, а сам прислушиваюсь: хозяин отложил приготовления, замер. Прошла минута, вторая. Наконец появляется Гаврилыч, подходит ко мне и говорит:
– Ты-т погодь, Мишаня, не капитись. Любовная проза – это не болтовня двух персон детородного возраста. Это, Мишань, тайна! А слова… Что слова? Слова бывают и ни к чему.
Афанасий Гаврилович достал из кармана трубку и затянулся табачком.
– Ты вот что, дружочек, попробуй-ка писать без слов!
– Как это? – усмехнулся я.
– А так. – Учитель выпустил сизое колечко дыма, поднял указательный палец вверх и добавил: – Тут важна интонация!
В тот вечер я вернулся домой, сгорая от литературного нетерпения. Не снимая пальто, подбежал к письменному столу и включил компьютер.
– Что-то случилось? – поинтересовалась жена из кухни, накрывая стол для позднего ужина.
– Ты ешь, я потом. Интонация… Вот оно что! – пульсировал в моей голове добродушный голос Гаврилыча. – Интонация!
Голос манил. Пока запускался комп, я вглядывался в темный экран и видел, как учитель выписывает на классной доске в строчку какие-то иероглифы любовного содержания, а мы, великовозрастные балбесы, хихикаем в парты и приторно краснеем, поглядывая на девчонок. Но вот юношеская дурь постепенно оставляет нас. На дальнем ряду поднимается смущенный Никита Лобзев:
– Красиво! Нам бы так!.. – Никита обводит взглядом притихшие ряды, открывает хрестоматию и читает отрывок из «Капитанской дочки», где Гринёв, он же Никита Лобзев, объясняется в любви Машеньке Мироновой.
…Я выдохнул и поставил жирную точку.
– Или иди спать, или читай! – послышался за спиной голос жены.
Веки мои слипались, но я собрался с силами, сбросил с плеч пальто и, сладко потянувшись, прочитал текст, еще не остывший от горячего авторского дыхания. Текст о любви молоденькой девочки к старому учителю литературы. Любви, которой суждено было тайно родиться и так же тайно умереть в сердце будущей женщины, – первая любовь не выбирает…