Лучшие страхи года
Шрифт:
Дети Бэннонов внешностью пошли в родителей, и, как все дети политиков, они прекрасно умели держать себя в обществе. За исключением Марка, который выглядел то растерянным и смущенным, а то вдруг странно сосредоточенным, и его взгляд неожиданно становился таким же пронзительным, как у отца.
Когда я подошел к столику Кэрол, она поднялась мне навстречу и поцеловала меня. Я прямо почувствовал себя Филипом Марлоу: [15] крутым и ироничным частным детективом, которого просит о помощи богатая дама.
15
Филип
Когда я встретил Кэрол Бэннон в первый раз, она носила косички и плакала из-за того, что старший брат не взял ее с собой на детскую площадку. Недавно прошли слухи, что некий известный сенатор от штата Массачусетс покинет свой пост раньше срока. Кэрол Бэннон называют самым вероятным из его преемников.
А когда она попадет в Сенат, кто откажется проголосовать за очередного политика-демократа из Массачусетса в отчаянной надежде получить нового Кеннеди?
— Мама передает тебе привет, — сказала Кэрол.
Я в ответ попросил ее передать Марии мои наилучшие пожелания. Затем мы обменялись с Кэрол комплиментами, поболтали о чайной карте и о роскошной псевдоанглийской атмосфере этого заведения. Мы вспомнили Бостон и наших бывших соседей.
— Помнишь тот огромный пустырь, его еще все «Фитци» называли? — спросил я. Название возникло потому, что именно на этом месте когда-то стоял особняк Фитцджеральда, Медового Фитца, бывшего мэра. Его дочь Роуз стала матерью братьев Кеннеди. — Там был кусок мраморного пола посреди мусора и сорняков. И все считали это место заколдованным.
— Там весь район был заколдованный, — откликнулась Кэрол. — Неподалеку от нас на Мелвилл-авеню жили двое старичков. Знакомые моих родителей. Дед еще сплетничать очень любил. Когда-то он тоже занимал высокую должность, и все называли его Глуб-Ген, сокращенно от глубокоуважаемого Генри. А его жена была дочкой Медового Фитца. Братья Кеннеди приходились им племянниками.
Мелвилл-авеню была и остается улицей, где дома отделены от дороги лужайками, а гаражами служат бывшие конюшни. Когда мы были маленькими, там селились врачи, известные адвокаты, преуспевающие владельцы ресторанов и политики вроде Майкла Бэннона и его семьи.
И тут на нашем столике в «Астор-Корте», словно по волшебству, появились чашки и тарелки, чай лапсанг и ячменные лепешки, джем, взбитые сливки и бутерброды с семгой. Некоторое время мы молчали, и я подумал о том, что для детишек из ирландской части Бостона иметь папу-политика было делом совершенно обычным. Дома политиков были большими и многолюдными, туда все время кто-то приходил, и было очень шумно.
В доме Бэннонов мне нравилось гораздо больше, чем у себя. У Марка имелась отдельная комната, и ему не приходилось делить ее с младшим братишкой. У него было все, о чем только может мечтать десятилетний пацан: настольный футбол, столько солдатиков, что можно разыграть целое сражение при Геттисберге, если на место конфедератов поставить индейцев, и не одна, а целых две железные дороги, так что можно было устраивать крушения поездов! Марк так радовался, когда паровозы слетали с рельсов в фейерверке искр.
— Чему ты улыбаешься? — спросила Кэрол.
Я решил перейти к делу:
— Вспомнил, как твой брат любил выбираться из дома. По ветке дерева, растущего прямо перед его окном. Он дотягивался до нее и, цепляясь руками, долезал
Я помнил, как раскачивалась и скрипела эта ветка и как каждый раз мне было страшно лезть вслед за ним.
— Когда Марк учился в старших классах, — подхватила Кэрол, — он по ночам тайком вылезал из окна, а потом возвращался обратно. Об этом знали только я и мама, и больше никто. Однажды ночью, когда он пытался забраться в окно, ветка сломалась. Он полетел на землю и в падении сшиб еще несколько веток. Мой папа сидел в кабинете с губернатором Фурколо и планировал какую-то аферу. Все мы выбежали посмотреть, что случилось. Марк лежал на земле и хохотал как сумасшедший. Он сломал себе руку и весь исцарапался. И я даже подумала, что он ударился головой.
Я пристально посмотрел на нее, пытаясь понять, известно ли ей, что я был рядом, когда ее брат упал. Я прятался за деревом, а как только из дома стали выбегать люди, отступил еще дальше в темноту. Это была ужасная ночь, и, перед тем как засмеяться, Марк порывался заплакать.
Теперь, когда речь зашла о брате Кэрол, у нее появилась возможность небрежно заметить:
— Моя мать не всегда хорошо себя чувствует. Но вот уже тридцать лет она постоянно намекает мне, что поддерживает с ним какую-то связь. Я ни разу не сказала ей, что это невозможно, потому что, мне кажется, для нее это очень много значит.
Она осторожничала, оставляя для себя шанс ни о чем не узнать. Я нахмурился, подцепив кусочек огурца с ломтика черного хлеба.
Кэрол все-таки решила надавить:
— Мама хочет снова увидеться с Марком. Как можно скорее. Она сказала, что ты знаешь нужных людей и можешь это организовать. Она будет счастлива, если ты сделаешь для нее то, что делал раньше.
Я тоже не спешил с ней откровенничать:
— Я пару раз выполнял для твоей матери кое-какие поручения, и она оставалась довольна. Но последний такой случай был четырнадцать лет назад; теперь я уже стар и не помню точно, что тогда делал.
Кэрол невесело улыбнулась:
— Из всех друзей моего брата ты больше всех мне нравился. Ты разговаривал со мной о моем кукольном домике. Мне несколько лет понадобилось, чтобы понять, почему я так к тебе относилась. Лет в девять или десять я мечтала, что буду ходить с тобой на свидания.
Она потянулась ко мне через стол и взяла меня за руку:
— Если мама говорит правду, я бы тоже могла воспользоваться помощью Марка. Ты же следишь за новостями. Я не стану говорить, что нынешняя администрация ведет мир к катастрофе или что если мы вернемся к власти, это станет вторым пришествием Франклина Рузвельта и Аба Линкольна в одном флаконе. Я просто говорю тебе, что этот раунд последний. Или мы сплотимся в следующие пару лет, или превратимся в Диснейленд.
Я не сказал ей, что, по моему мнению, США уже давно смахивает на парк аттракционов.
— Марк не может быть жив, — ровным голосом продолжила Кэрол. — Но он нужен нашей семье. Ни один из нас не унаследовал животных инстинктов отца или его политического чутья. Может, мама все это выдумывает, но говорят, что из нас четверых именно Марк пошел в него.
Я умолчал о том, что вряд ли мы сумеем узнать того, кого когда-то звали Марком Бэнноном, в его очередном воплощении.
А потом Кэрол дала мне очень симпатичный чек от консалтинговой фирмы ее мужа. Я пообещал сделать все, что смогу. Кто-то когда-то сказал о Кэрол так: «Она очень умна и знает все правила игры». Но я не уверен, что в наше время у игры есть хоть какие-то правила.