Лучший гарпунщик (Ветер над островами - авторская редакция)
Шрифт:
— Кушать хочется, но надо к полковнику, срочно, — сказала Вера, за все время пребывания у оружейника не проронившая ни слова. — Мы и так нарушили, что сразу не пошли.
— Ну так пошли, чтобы не нарушать, — кивнул я, поправляя ранец, болтавшийся сейчас на одном плече. — Чего тянуть! Где это?
— В форте.
— Пошли в форт. Потом перекусим.
Форт виднелся прямо перед нами, в паре сотен метров, но дорога вела к нему не прямо, а огибала деревянный забор, за коим возвышалось фабричного вида зданьице, которое Вера поименовала «кирпичным заводом».
Нет, в самом пляже ничего удивительного не было — желтая полоса чистого песка и набегающие на нее волны несильного прибоя. Но компании детей на пляже ударили по стереотипам, причем уже в который раз. Не далее как час с небольшим назад я видел «церковную казнь», из чего заключил, да и из всего прочего, что Церковь здесь силой и влиянием не обделена. И при этом я всегда полагал, что там, где Церковь в такой силе, там и без ханжества не обойдешься. Но то, что я сейчас увидел, эту картину развалило в один момент — загорелые и мускулистые мальчишки и девчонки носились по песку друг за другом, одетые лишь в полотняные шорты вроде «семейных» трусов, ну и у девочек были какие-то совсем не впечатляющие топы, конструкция которых явно диктовалась отсутствием эластичных тканей в местном ассортименте.
Там же сидели несколько средних лет женщин с маленькими детьми, прикрывшись от солнца плетеными тростниковыми зонтиками. Нормальный провинциальный пляж, когда все взрослые на работе. Все как у нас.
— А что, дети не в школе уже? — спросил я, бросив взгляд на часы.
Вера глянула на меня чуть удивленно, потом спохватилась и ответила:
— Сейчас их домой отпустили, на лето. И работать по домашним делам они только до обеда могут, а после обеда — свободны. А школа у нас не здесь, здесь только начальная церковная.
— А после начальной? — заинтересовался я.
— После начальной всех отправляют на Детский остров, это через узкий пролив от Большого. И там все учатся с десяти и до четырнадцати лет.
— Ты год, получается, как закончила?
— Да, школу девочек, — кивнула она.
— У вас раздельно учатся?
— Конечно. — Она вновь чуть удивилась моему вопросу. — Мы же там живем — как можно смешивать? У нас свои дела, девчоночьи.
Тут она чуть смутилась и слегка покраснела.
— И не видитесь с мальчишками? — удивился я.
— Почему не видимся! — удивилась девочка. — Каждые выходные у нас танцульки и все такое, и в другие дни все время что-то вместе делаем. Даже пляж и конный манеж у нас общие. Просто школы разные и живем отдельно. А у вас как?
— У нас все вместе, но в школе не жили, а после уроков по домам шли.
— А кто живет далеко? — удивилась она.
— У нас школ было больше. А сами школы, наверное, меньше.
— Это сколько учителей тогда надо? — поразилась она.
— Ну не знаю… Хватало, наверное, — пожал я плечами. — Кстати, а после школы есть где еще учиться? Если кто больше знать хочет.
— Если совет преподобных выберет такого ученика, то его потом переводят на Большой остров, с согласия
— То есть сами отбирают?
— Да, смотрят, кто самый лучший, и затем предлагают.
Ну, может, оно и к лучшему? Больше народа «у сохи и у станка» и меньше никому не нужных «образованцев», на которых только деньги зря потратили и для которых диплом — способ не работать руками.
— Совет преподобных… — задумался я. — Школа Церкви принадлежит?
— Конечно! — Вера вроде даже как слегка возмутилась вопросу. — А кто еще имеет право учить?
— Ну… да, верно, — кивнул я, решив в дискуссии на такую скользкую тему не вступать.
Пока из того, что я заметил, местная Церковь таким уж злом мне не казалась, хоть я сам, мягко говоря, хорошим христианином никогда не был и к этому званию не стремился. Нравы… мне почему-то вспомнилась Скандинавия, где церковь никогда за «общую нравственность» не боролась, а полагала таковой лишь прилежание в труде и честность в делах, отчего скандинавы в свое время и добились столь многого для столь малых стран, пока верх с низом не перепутали, равно как и их Церковь.
— А тот, с крестом на груди, который казнью командовал, — священник?
— Да, преподобный Симон, — подтвердила Вера. — Ему суд в этом городе.
— Значит, здесь судит преподобный? — удивился я. — Все случаи?
— Ну… да, — как бы недоумевая от такой моей необразованности, ответила девочка. — А кому еще суд, как не ему, если суд Господу? Он ведет службы каждый день, и он судит. Ему подчинена больница и школа для маленьких, где учатся писать и читать. И ясли для детей негров, если они есть в городе.
— В смысле?
— Что — в смысле? — не поняла девочка.
— Что за дети негров?
— Ну чего непонятного? Ребенок рождается без татуировки, а значит, таким, каким его создал Господь, — пустилась она в объяснения. — А значит, свободным от рождения и допущенным к Таинству Крещения. Поэтому с неграми такие дети жить не могут, негры их испортят и отвратят от Господа. Их воспитывают сначала в яслях, а потом отправляют в школы на Детский остров.
— А потом?
— Потом — кто куда, — пожала она плечами. — У нас училка была из таких детей, например. В основном на Большой остров они уезжают, в церковное войско или на тамошние фабрики. Или учатся дальше. Священники часто получаются из них.
— Понял, — кивнул я, подумав, что это лучше, чем в нашем мире было, где дети рабов рождались рабами, а крепостных — крепостными, после чего спросил: — А кто управляет городом?
— Голова, — ответила она. — А полковник командует объездчиками и ополчением, когда его собирают.
— Ага! — сообразил я и добавил: — А что! По уму.
Завершение фразы было уже специально Вере адресовано, чтобы не подумала, что я здешнее мироустройство сразу сомнению подвергаю. А я и не подвергал, я пока просто усваивал информацию. Куда мне подвергать, если я третий день здесь и часа два как в город приехал, — рано еще.