Лучший гарпунщик (Ветер над островами - авторская редакция)
Шрифт:
Перед тем как отправить шкипера отсыпаться, Иван погнал его на пляж, трезветь. А что! Самый отличный способ протрезвления, учитывая, что тот сидел в довольно холодной воде до тех пор, пока зубы не застучали. Я тоже поплелся с ними — кровь смыть, ополоснуться, да и вообще морской водой ссадины полечить — метод пусть и примитивный, зато надежный. Да и пляж прямо под боком, сразу за пирсами. И вода чистая, несмотря на то что купаются прямо в порту. А вот за пределами порта хоть песчаный берег и продолжался, но купающихся видно не было. Это почему, интересно?
Вода
После пляжа Игнатий как-то резко протрезвел, взял себя в руки, и только тогда, когда уже вернулись на шхуну, ему рассказали, что случилось. Его как громом ударило. Ноги подкосились, он упал бы на палубу, если бы не схватился за мачту. Так и стоял, молча, слегка покачиваясь.
— Что делать будем? — спросил он после нескольких минут молчания.
— На Большой Скат пойдем, — сказала Вера. — Тебе завтра с утра команду нанять — чем быстрее, тем лучше. И не шваль кабацкую, а с рекомендациями.
— Сделаю, — кивнул шкипер. — Здесь без дела команда сидит, наши же, с «Красного дельфина». Их шлюп потоп, а команда цела осталась, так что можно постоянный экипаж нанимать, не временный.
— Тогда и командуй, а не сопли распускай, — жестко сказала девочка и обернулась ко мне: — Тебе опять спасибо. Давай бровь зашью.
— А умеешь? — удивился я.
— А кто не умеет, школу закончив? — еще больше поразилась она. — Любая девчонка умеет. Если что серьезное, то к лекарю, а рану зашить или укол поставить — это любая сможет.
— А мальчишек чему учат? — спросил я, в очередной раз удивившись услышанному.
— Ну… стрелять, — чуть запнулась она, вроде как мне удивляясь. — Военному делу. Девчонок этому тоже учат, но меньше, только стрелять, а ребят всерьез, чтобы могли в ополчение вступать. И строю, и бою, и уставам. А ребят, кстати, медицине тоже обучают, но меньше, чем нас.
— Всех в ополчение санитарками? — чуть съехидничал я.
— А это здесь при чем? — удивилась она. — У всех потом дети будут, семейные. Порежется ребенок — а ты его к лекарю потащишь, сама не умея рану заделать? Что ты за мать тогда?
— Вот как… — поразился я еще глубже.
Что-то уважаю я это общество, как мне кажется. Сначала напрягся оттого, что Церковь тут всем заправляет, а вот чем дальше смотрю, тем больше вижу. По крайней мере, система образования местная вызывает уважение. А вообще надо будет подробней побеседовать с моей спасительницей. Вопросов у меня накопилось на долгий-долгий список.
Пока я так размышлял об умном, Вера притащила из хозяйской каюты здоровенную фельдшерскую сумку и взялась за мои раны. Развернула ее на палубе, разложила перед собой все необходимое. Я скосил глаза и увидел стеклянный пузырек с белым порошком и надписью «Стрептоцид». А рядом с ними — упаковку другого порошка с надписью «Антибиотик-14». Вот как… антибиотики имеются. Это хорошо, даже очень, только опять с толку сбивает. Так все же где я? Есть у меня одна теория, если
В воздухе запахло спиртом, бровь резко защипало. Действовала девочка сноровисто и умело, с единственным недостатком — не озаботилась анестезией, промывала и зашивала прямо по живому, заставляя морщиться и ругаться про себя.
— А у вас тут что, обезболивающего нет? — спросил я, когда она уже закончила и клеила прямо на кожу кусок бинта, прикрывший рану.
— Есть, — ответила она. — Но ты от него совсем отключишься, а здесь дел на пять минут было.
— Общий наркоз в смысле? — уточнил я и, нарвавшись на непонимающий взгляд, объяснил: — Ну в смысле я вообще усну во время операции?
— Ну да, — кивнула она. — Или если раненому вколоть, то он наяву сны видеть будет.
— Понятно, — кивнул я, сообразив, о чем идет речь.
Она собрала сумку и ушла в ходовую рубку, а ко мне подошел Игнатий. Помялся как-то неуверенно, затем сказал:
— Ну… это, спасибо тебе, в общем. — Вздохнул, затем продолжил: — Я что-то как загуляю, бывает, так и остановиться не могу. Беда с этим. Должок за мной.
— Да ладно, чего там, — отмахнулся я. — С кем не бывало.
— Я чего сказать хотел… — продолжил он. — Мало нас теперь, так что я тебя на ночь вахтенным поставлю. На четыре часа. На палубе сидеть и никого с берега даже на сходни не пускать.
— Не пущу, вопросов нет, — кивнул я.
— Тогда отдохни чуток, я разбужу, — сказал шкипер. — А завтра у нас уже команда будет. Семеро их, хорошие моряки. На вот тебе, попей.
С этими словами он протянул мне открытую полулитровую бутылку вполне обычного вида, от которой тянуло знакомым запахом. Я глотнул из горлышка — сидр. Ядрено-яблочный, шибающий в нос — и вкусный.
— Спасибо.
Шкипер ушел, а я задумался о том, что от шока он оправился быстро. И не только он — Иван тот же беду к сердцу тоже близко принял, но про дело не забыл. Да и Вера… Видать, жизнь тут дает поводы к тому, чтобы учиться держать удар. Да и странно было бы, если бы не так. На малых парусных шхунах по морю ходить — это не на круизном пароходе кататься. И через джунгли с обозом — вовсе не на «Красной стреле» от Москвы до Питера. Недаром тут у народа револьверы — деталь туалета.
Я поднялся с палубы и пошел к трапу, ведущему в трюм. И остановился, обратив внимание на вновь открытый люк двигательного отсека. Что же у них там за машина, а? Интересно же…
Иван как раз рядом сидел, опять с какой-то железякой возился, оттирая с нее смазку. Я подошел, заглянул через плечо. И понял, что я не знаю, что же такое передо мной. Нет, так, по отдельности, все понятно. И вал я вижу. И шатуны. И маховик большой. И цилиндры. Но только цилиндры чудные — большие очень, стоящие под прямым углом друг к другу. У тех, что стоят вертикально, весь верх как радиатор сделан, и к нему труб идет множество, да еще и с насосами. Значит, охлаждение требуется немалое, тут этот теплоотвод больше самого двигателя места занимает. А вот у других цилиндров, что горизонтально стоят, горелки по кругу. Это что получается? Что половина двигателя охлаждается, а половина нагревается?