Лучший иронический детектив
Шрифт:
Во второй половине дня я снова отстояла вахту у плиты, наготовила братику побольше еды и пораньше легла спать. Ехать в город в воскресенье вечером я не решилась. Вдруг Липочка ещё не уехала? Испорчу людям всю малину… Уж лучше поехать в понедельник рано утром, чтобы уж наверняка…
Поэтому спать я легла ещё засветло, чтобы не проспать.
Утром Феде тоже надо было ехать в город, так что дорога за приятной беседой пролетела незаметно. На вокзале мы расстались. Он поехал по своим делам, я же направилась к Игнату.
Игнат открыл
— Ты так рано? — удивился он, когда как следует отзевался.
— Первой электричкой приехала. Липа здесь ещё?
Больше всего я боялась, что Игнат скажет, что никакой Липы здесь не было и никогда не будет, но он только пожал плечами:
— Вчера ещё уехала.
Меня так и подмывало спросить, как прошло свидание и когда будет следующее, но я сдержалась. В конце концов, всяк сверчок знай свой шесток! Это их отношения, их личное дело, а моё дело — дом вести.
Я заступила на вахту, а Игнат уехал на работу.
Где-то в районе полудня зазвонил телефон. Я подумала, что опять предстоит готовить ужин на всю компанию, и со вздохом сказала в трубку: «Алло». Трубка тоненько всхлипнула, а потом Маниным голосом попросила:
— Анечка, можешь сейчас прийти к нам?
— С Сашуркой что-то случилось? — забеспокоилась я.
— Да, случилось, — ещё раз всхлипнула Маня и отключилась.
Господи, что там ещё? Что может случиться с грудным ребёнком? И почему в таком случае зовут меня? Логичнее было бы вызвать «скорую помощь»…
Я заперла дом, поставила на сигнализацию и полетела быстрее ветра к Марии. Собственно, всего полёта — через улицу перелететь…
Маня ждала меня на крыльце. Молча взяла за руку и повела в дом.
— Что с девочкой? — выкрикнула я.
— Спит она сейчас. Тихо, — приложила няня палец к губам.
Повела меня на кухню, усадила за стол, сама достала банку с молотым кофе, не спеша насыпала его в джезву, залила кипятком из электрочайника, поставила на огонь…
Я как завороженная следила за её плавными движениями, ничего не понимая. Потом очнулась:
— Что, всё обошлось?
— Нет, всё очень плохо.
— Так «скорую» же надо вызывать, что ты сидишь?
Маша уставилась на меня, как на ненормальную:
— При чём здесь «скорая»?
Кофе вскипел и даже чуток выплеснулся из кофеварки. Маша выключила газ, всё так же не спеша разлила напиток по чашечкам, подвинула мне изящную сахарницу, с горкой наполненную коричневым сахаром, и только после этого грустно сказала:
— Осиротела Сашурка.
И горько заплакала.
Я потрясённо смотрела то на плачущую Машу, то в окно. Ну, что тут скажешь…
Минуты через полторы, дав ей выплакаться, я осторожно спросила:
— А кто из родителей умер?
Она глянула на меня квадратными глазами, замахала руками, как ветряная мельница, и залилась пуще прежнего.
—
Надо же, несчастье какое… Ребёнок ещё, можно сказать, только-только вылупился, жить ещё не начал, а уже — сирота… Вот как в жизни всё непредсказуемо!
Схватив со стола бумажную салфетку, Маша промокнула глаза, а в следующую салфетку высморкалась.
Потом, швырнув смятые комочки в мусорное ведро, хмуро посмотрела на меня и хрипло сказала:
— Что ты буровишь? И повернулся же язык… Смотри, ещё накаркаешь!
Я хлопала глазами:
— Я буровлю? Ты же сама только что сказала…
— Что я сказала? Я разве сказала, что кто-то умер?
— Ты сказала, что Сашка сиротой осталась!
— А, ну это так, образно… Мама наша, фотомодель грёбаная, сегодня утром в Париж укатила!
— Ну, дай бог ей счастливо долететь, — пожала я плечами. — Ты-то что так убиваешься?
— Так она же укатила на неопределённый срок! Я спросила, вернётся ли она к Новому году, а она мне так, между делом: там видно будет. А сама в глаза не смотрит. Ясно, что не вернётся. Бросила она Сашеньку, совсем бросила! — снова заголосила Маня.
Я перевела дыхание:
— И это всё? Из-за этого ты так голосишь, как заправская наёмная плакальщица?
— Мне ребёнка жалко! — заливалась Машка. — При живой матери сиротой быть…
— Ну, отец-то остался? — Она кивнула. — Вот видишь, всё не так уж плохо. Отец-олигарх никуда от девочки не делся, а к его денежкам и мама-кукушка наведываться будет время от времени. Будет абсолютная иллюзия, что ребёнок живёт в полной семье, как и полагается. Или ты боишься, что в одиночку не справишься со своими обязанностями?
Она махнула рукой:
— Какое там… Илона и не заглядывала почти что к ребёнку. Правда, по паспорту она — Ирка, но по подиуму шастать сподручнее с именем Илона. Я одна возле Сашеньки — и днём, и ночью.
— А чем же мама занималась?
— А мама у нас спала до полудня, потом по два часа специальные гимнастические упражнения выполняла, чтобы в форму быстрее прийти. Потом у неё — маникюр, потом — педикюр. Потом — визит к парикмахеру, потом — к косметологу. Пока она всю эту программу выполнит, глядишь — уже вечер. Спать пора. А ребёнок имеет привычку по ночам плакать. Так она мало того, что поселила Сашу сразу со мной, так ещё и комнату нам отвела на первом этаже, чтобы детский плач по ночам её не будил.
— Ужас какой-то, — покачала я головой.
Маня согласно кивнула:
— То-то и оно, что ужас и кошмар. А теперь мама наша обрела прежнюю форму, восстановилась после рождения доченьки и в Париж укатила, продолжать дальше покорять мировые подиумы. Да ты пей кофе-то! Остывает же…
Я спохватилась и стала поспешно прихлёбывать кофе, совсем не чувствуя его вкуса.
— Слушай, Мань, так теперь Сашеньку придётся переводить на искусственное питание, да? Бедная девочка…
— Зачем на искусственное?