Лучший из худших
Шрифт:
Только успел об этом подумать, как рядышком щлёпнулась хрень с уже знакомыми очертаниями ручной гранаты. Етить-колотить… Трюк с замедлением времени уже не получится, маны во всём особняке нет, а копить запасы в себе я не умею. Научусь со временем, конечно… если выживу.
Одна радость, «лимонка» упала на редкость неудачно для того, кто бросил, и весьма удачно для меня: она подпрыгнула и быстро покатилась в другую сторону.
Соответственно, я рыбкой полетел в противоположном направлении. Тут пригодились качества «кузнечика», приобретенные
В общем, громыхнуло, когда я оказался в соседней комнате, спрятавшись за стеной.
На моё счастье перегородки были капитальные, не пенопласт фирмы «Мухин и Ко», так что осколки прошлись по стенам и потолку, но на мою долю ничего не перепало.
Однако желание идти на штурм третьего этажа сыграло вниз на несколько биржевых пунктов, как акции пейджинговых компаний в момент появления операторов мобильной связи.
Понимание, что я не трус, но я боюсь прошло красной строкой по моему сознанию. Но, к счастью, наметившаяся слабина резко дала назад, после того, как пришла следующая мысль: если сейчас сдрейфлю и смоюсь, буду бояться до конца дней, то есть, в свете происходящих событий, ждать придётся недолго.
Закусив удила, блохой поскакал по ступенькам на следующий этаж. Там, кажется, стали рано праздновать победу, уж больно удивлёнными и вытянувшимися были морды крепкого мускулистого мужичка лет сорока, всего из себя экипированного, как заправский страйкболист, и второго — гораздо старше, в полосатом костюмчике на итальянский манер и с седой благообразной внешностью крёстного отца мафии.
«Страйкболиста» я вынес первым, а вот старичок меня заинтересовал.
– Гвоздь? — спросил я, наставив на него дымящийся ствол здешнего «узи».
Тот с достоинством кивнул.
– А я — Ланской, которого ты приказал убить. У меня к тебе один вопрос, старый… Скажи, какого х…, ты, сука старая, ко мне привязался?
Мужчина в костюмчике действительно оказался мужчиной. Вместо того, чтобы упасть на колени и броситься к моим ногам, умоляя сохранить ему жизнь, он распрямился во весь невысокий рост и с полупрезрительной ухмылкой произнёс:
– Ты обидел моих людей, Ланской. В нашим мире это карается смертью.
– Спасибо! — кивнул я. — Значит, концепция не изменилась. Прощай, Гвоздь!
– Прежде чем нажать на спусковой крючок, хорошенько подумай! — произнёс он.
– Ненавижу банальщину, но ладно… Назови хотя бы одну причину по которой я должен оставить тебе жизнь, — шаблонная фраза из кучи просмотренных когда-то боевиков, оказалась как никогда к месту.
– Моё убийство тебе не простят! — грозно выпалил Гвоздь.
– И кто — если не секрет? — заинтересовался я. — Огласил весь список, желательно с адресами. Я пройдусь по ним позже, когда будет больше свободного времени.
– За мной стоят такие люди, что на твоём месте я бы сам пустил себе пулю в лоб, — уже не так уверенно заявил собеседник.
– Конкретней, пожалуйста! Я, понимаю, что тебе спешить
– Дурак! — покачал головой он. — Дурак!
Я понял, что кроме ругательств больше от него ничего не услышу. Обидно, конечно, где-то даже досадно, но ладно.
– Значит, нормально говорить не желаем, предпочитаем обзываться. Давай, Гвоздь, пизд… к своим! Они тебя заждались, — Я нажал на спуск автомата.
Покончив с мафиози, обессилено присел на корточки. Чуток отдохну, изображу картину подостоверней и пойду вызывать полицию.
Авось, проканает версия о невинно похищенном, спасавшем свою шкуру от кровожадных бандитов.
Хотя, признаюсь, упоминание некоей грозной силы за плечами Гвоздя, не сильно прибавили во мне оптимизма.
Снова захотелось вернуться в уютный полумрак казармы, где все твои проблемы решаешь не ты, а отцы командиры.
Закончилось заседание сенатской комиссии по бюджету, и председатель одной из самых могущественных фракций, после Остермана, конечно, Василий Васильевич Голицын находился в добром расположении духа.
Концессия на строительство крупного порта отошла компании, к которой Василий Васильевич имел самое непосредственное отношение. Ну как непосредственное… Официально, конечно, во главе стоял попка — наёмный директор, и ни в одном из документов компании фамилия Голицыных не фигурировала, но… кто в курсе, те знали настоящий расклад, включая и то, кто снимает основные сливки.
Все знали, что порт будет построен точно и в срок — такое положение всех устраивало, ну, а что по бумагам будет потрачено несколько больше, чем на самом деле… Так и тут претензий к Василию Васильевичу не имелось: он воровал не с убытков, а прибылей.
И пока что такая ситуация устраивала всех. Возможно, и государя-императора, хотя тот порой начинал выказывать признаки некоторого неудовольствия. Правда, Голицын понимал: до настоящей грозы и туч над головой ещё ой как далеко, а может и не будет вовсе.
Уберёт его императорское величество фамилию Голицыных от руля, неужто на их место встанут иные? А если и встанут, давно известно, что от честных дураков куда больше вреда для дела.
После такого события было не грех заехать в «Медведь», позволить себе рюмку-другую — от кутежей с цыганами, гитарами и девками, Василий Васильевич давно уже устал, предпочитая шумному гулянию спокойные посиделки.
Но тут в кабинете неслышной тенью появился его секретарь с последним чудом техники — новомодным радио-телефоном в руке.
И Василий Васильевич, как умудрённый опытом муж, сразу понял — его ждут дурные вести. У него был по-настоящему звериный нюх и интуиция на такое. Они не раз спасали его от тяжёлых последствий.
В голове заиграла мрачная мелодия: «та-да-да-там»…
– Кто? — нахмурил брови сенатор.
– Их светлость, новгородский губернатор граф Толстой.
Голицын с тоской поднёс к ушам трубку.