Лучший полицейский детектив
Шрифт:
— Пошли! — запросто взяла она его под руку.
— Куда?
— А вон…
Они пошли в кафе с пошловатым в своей двусмысленности в этой ситуации названием «Интрига».
— Хорошо, что не «Интрижка», — съязвила Светлана на входе, и Антон её зауважал.
В вестибюле искренне, а не для того, чтобы что-то говорить, он развил её шутку:
— «Интрижка» на вывеске была бы пугающе прямолинейна…
— То есть?
— Ну-у… Интрижка обычно сочетается
— Тех, кто переживает адюльтер?
— Именно. Адюльтер ведь потому и заманчив, что преступен с точки зрения ханжеской морали.
Светлана сделала губками разочарование, не сумев скрыть его перероста в брезгливость:
— Ханжество само по себе в силу своего лицемерия аморально. Мораль же не может быть аморальной — это нонсенс. Она-то, мораль, как раз в определениях не нуждается. Есть просто мораль и всё.
— Хорошо, — Антон принял замечание. — Когда мы говорим ханжеская, то мораль заключаем в кавычки.
Светлана, улыбнувшись, согласилась и мигнула ему обоими глазами.
Прощупывая друг друга таким образом на трезвую голову, заказали кофе для начала. Стали рассматривать сидящих в зале.
— Кроме нас тут четыре парочки, — умаслив лукавством глазки и сузив их для остроты, зашептала Светлана. — Давай поиграем… Попробуем каждый угадать, какая или какие из них в адюльтере. Потом сопоставим… С доказательствами, естественно.
— Игра предполагает победителя… А здесь и сейчас он невозможен. Не будем же мы потом открыто у них спрашивать «Скажите, а вы сейчас жене-мужу изменяете?». Побьют!
Светлана чисто по-женски надулась, но возразила по-мужски:
— Ничего ни у кого спрашивать не придётся. В конкурсе будут участвовать подмеченные визуальные доказательства… Конкурс, кстати, может и не состояться — если мы одно и то же представим друг другу… Поведение людей, вынужденных что-то скрывать, всегда отличается от обыденного. Никогда не замечал, что у тайных любовников и страсти, и нежности друг к другу больше, чем у законных супругов?
Последнее слово Светлана произнесла с пренебрежением в голосе и произношении: звук «г» был, скорее, звуком «х», только не глухим, а звонким.
— Ты была замужем?
Она слишком явно показывала, как ей неприятно. Она играла. И похоже, что привычно уже.
— Не сложилось?
Антон, как настоящий исследователь, ощутил азарт, препарируя её память.
— А почему? Уж не из-за адюльтера ли? А чьего? Твоего или его?
— Так много бестактных вопросов на первой же встрече… Настоящий мент!..
Она словно бы пыталась отгородиться частоколом ровных зубов в ледяном оскале, называемом почему-то вежливой улыбкой.
— …Но у нас же не допрос… А беседа по душам… А душа от кофе уже не разворачивается…
Теперь она подмигнула одним глазом. И впрямь! Затравочный кофе был выпит. Пора было уже продолжать-наращивать. И Антон снова ей подыграл, шутливо, но звучно хлопнув
— Официант, вина!
— И закуски! — по-простецки весело и громко сказала Светлана и засмеялась, разряжая нечаянный напряг.
Антону становилось комфортно.
— А играть-то будем? Или…
— Будем-будем. Вина выпьем и разыграемся. Ну, не тупо же жрать сюда пришли!
Глава 21
Когда часа через полтора Антон увидел, что к ним по залу (демонстрируя себя) от входа идёт Диана, то подумал, что и не вспоминал о ней… о них с тех пор, как заговорил со Светланой. Он скосил взгляд на собеседницу — та тоже не ждала подружку и смотрела теперь неуверенно.
Было от чего! Диана выглядела ослепительно: одета-причёсана-накрашена… Судя по макияжу, она поцелуев не предполагала — она разила наповал ещё до них. Антону самонадеянно хотелось думать, что она целится именно в него, ведь она было одна. Впрочем, может Кира в сортире задержался?
— Представляете? Дома его нет… Звоню ему, звоню… Никто не отвечает… Наверное, опять где-нибудь пьёт…
Это прозвучало уже чуть ли не намёком. Диана говорила немного нервно — как всегда вначале, когда тщательная подготовка переходит уже в само событие.
Светлана взглянула на неё с разрешённой алкоголем откровенностью: «Чё ты вообще припёрлась-то? Сидела бы дома и ждала своего супруг-ха Киру! Кашу бы и щи ему варила на кухне».
Антон, не во все глаза, конечно, и не раскрыв рот, но смотрел на Диану, не отрываясь. Ему нравилась её нервозность… Стервозная нервозность! Или нервозная стервозность — всё равно… Ему нравилось думать, что из-за него. Но говорить что-то он пока не хотел — слушал. И молча наливал вино.
Светлана быстро и совершенно спокойно и естественно смирилась со своей вторичностью, а Антон, танцуя с Дианой в целомудренном, трезвом ещё, обниме, сказал ей в ухо, словно ва-банк ставку сделал:
— Ты ведь не Киру ждала-вызванивала… Ты ведь марафет наводила, пока мы были здесь… Правда? Диана, зачем я тебе? Спасательный круг для гордости понадобился?
То ли под макияжем, то ли от дьявольской игры, но лицо её на эту дерзость цвет не поменяло. А вот глаза!.. Хоть она и увела их сразу, грациозно склонив, как в вальсе, голову набок, но Антон ждал примерно такой реакции, и он увидеть её успел — зрачки её сузились от его слов почти мгновенно.
Она молчала. Антон и этому не удивился. Не дура же она, чтобы театрально «возмущаться» — тут уже никакая краска на лице не спасла бы.
Когда вернулись к столику, Светланы не было. Мало того! Прижатая её пустым бокалом, на столе явственно лежала купюра… Как упрёк, как укор Диане за устроенное представление, и как пощёчина Антону за лёгкую измену.
Стыдились недолго. Неудобство растворили в коньяке.
Но ещё только начав глотать породистый алкоголь и предвкушая наступающее благодаря ему оживление, Антон отметил, что расслабления у него и у неё совершенно разной природы…