Лучший полицейский детектив
Шрифт:
— Входите.
Вошла пара — мужчина и женщина:
— Здравствуйте. Вы нас вызывали.
— Фамилия?
Они назвались.
— Жалоба на вас, — наставительным тоном заговорил участковый, роясь в стопке бумаг. — Вот она. Соседка ваша жалуется, что… Цитирую: «Со свету меня сжить хотят и всякие козни строят». Далее идёт перечисление козней… Читать не буду — сами знаете, поди… Или прочесть?!
Женское лицо растянулось в улыбке, выражавшей неудобство в формате «Ну-у,
— Она старенькая и немножко уже не в себе…
— Сумасшедшая, вы хотите сказать?
Женское лицо изобразило неудобное согласие. Взорвался мужчина:
— Её нельзя назвать сумасшедшей, хоть у неё и справка есть!
— Да? Интересно…
— Там сходить нечему и не с чего… Она вообще — безмозглая!
— Не горячитесь…
Антон это промолвил, не услышав собственный голос — в голове после громкой реплики мужчины поднялся шум, словно эхо — отголосок его возмущения.
Лица обоих посетителей стали расплываться в пятна. На глазах! Малой даже опускал их специально, будто вчитываясь в бумаги, и поднимал снова — не помогало. Пятна говорящие.
Одно, мужское, своей нижней дыркой — бывшим ртом — уверенно и громко доказывало, что старуха-соседка — безмозглая дура. Причём чем чаще звучало определение «безмозглая», тем сильнее шумело, свистело — даже визжало уже! — у Антона в голове.
Он механически и очень кратко (чтобы побыстрее от них отделаться) записывал суть их показаний и ответных претензий, будучи не в состоянии на них сосредоточиться.
Только бы это быстрее закончилось! Но словесный поток мучительно продолжался… Антон не выдержал:
— Прекратите!
— Что прекратить? — растерялся мужчина.
— Прекратите называть её…
Малой застрял в боязни произнести ключевое слово.
— Безмозглой, что ли? — подсказал мужчина, и утихавший уже было ураган снова прорезал голову Антона своим пронзительным порывом.
— Да! — он почти выкрикнул ответ с искажённой мукой лицом.
Опущенными глазами он увидел, как женская рука легла на задрожавшую в растерянности мужскую руку.
— Вам плохо? — донёсся сквозь медленно утихающий ветер участливый женский голос. — Может вы в другой раз нас вызовите?
Антон взял себя в руки. Голова успокоилась.
— Нет. Всё в порядке. Ваши показания понятны. Распишитесь… Вы и вы… Здесь и здесь… Теперь я вызову вашу соседку…
— Да! — снова взорвался мужчина. — Сами сможете убедиться, что она без… Не в себе. По ней дурдом скучает. До свидания.
Когда дверь закрылась, Антон чуть ли не вслух пробормотал, что дурдом скучает и по нему самому тоже. Теперь — сейчас! — пресловутую соседку он не собирался видеть ни в коем случае. Повестку, которая медленно пойдёт по почте, он выписал ей на максимально отдалённый срок.
— Входите.
Тишина. Никакого движения. Антон успел даже мечтательно почувствовать лёгкость, освободившую его голову
Теперь в голове не ветер дул, а ветерок гулял. Сродни лёгкому сквознячку, ласкавшему то лицо, то затылок, когда открывалась входная дверь.
Он потому и выглянул в коридор, что помнил — людей было больше, чем двое этих предыдущих. Почему же никто не заходит?
В коридоре сидели трое: возрастом приближающийся к мудрости мужчина с академической бородкой и явная бабуля с явным внучком, который сразу устремил в участкового взгляд такой влажной чистоты, трагической обиды и заплаканной надежды, что Малой невольно подумал с усмешкой о похищенной у него игрушке.
«Интересно, где было совершено преступление, — обретая в шутливости прежнюю реальность, игриво подумал Антон, — в песочнице двора или детсада?»
Он даже успел удивиться тому, что вызывающе тараща глаза на просителей по очереди и покачивая вопросительно головой, в смысле «Ну, чего сидим?», он снова легко почувствовал прилив обычной — положенной! — служебной строгости.
— Да вот… — вслух ответил на немой вопрос мужчина. — Очередь не моя.
И показал кивком головы на бабулю.
«Академик!» — сразу окрестил его Малой, исходя из показательно независимой и невызывающей позы «нога на ногу», из интонации, из общей вежливости, без которой для него вообще жизнь немыслима, из готовности и умения ждать. Из интеллигентности, одним словом.
Бабуля же была как бабуля. Она с суетливой и виноватой (такие люди всегда чувствуют себя виноватыми в присутственных местах, хотя бы тем уже, что пришли) радостью закопошилась.
Поднялась, успев сморщиться от привычной родной боли то ли в ногах, то ли в пояснице, взяла внучка за руку и, не до конца выпрямившись, зашаркала к двери вслед за участковым.
— Что у вас? — спросил Малой, терпеливо подождав пока они рассядутся — одна с пыхтением медленно, второй со шмыганьем носом быстро.
— Товарищ милиционер…
Антон не стал перебивать-поправлять на «господина полицейского» — какая разница!
— …Это ужас какой-то. — Пауза. Не постановочная, а искренняя. — Этот хулиган Вадька из соседнего подъезда собачку убил…
— Вашу?
— Н-н-нет… Общую… Её все во дворе любили. Жулю нашу. Ласковая такая… такая хорошая собачка… Была! С Дениской они так хорошо всегда играли…
Дениска, сидящий рядом с опущенной головой, начал конвульсивно дёргать плечиками в новом приступе плача.
— …И вот.
— Рассказывайте, рассказывайте, я слушаю.
— Во-от… Убил он её, этот Вадька. На велосипеде ехал, палкой ударил…
— Н-не-е па-ал-кой, а на-шо-шом! — встрял отчаянно уже плачущий Дениска.
— Да. Насосом, товарищ милиционер. Она, глупенькая, за ним погналась… Лаяла так радостно…