Luftwaffe-льники. Часть 3
Шрифт:
Перепуганный вусмерть Петрович в растрепанных чувствах метался по спальному помещению, повторяя траекторию элементарной частицы при броуновском движении. И метался бы вплоть до факта неизбежного «палева», если бы киевлянин Лелик беззлобно не рыкнул на Артура, приведя нерешительного «пензюка» в относительное просветление.
Определившись с направлением спасительного бегства, Петрович не придумал ничего лучше, как поставить фанерный ящик на проходе в спальном помещении, то есть на самом видном месте. Совершив непростительную
Судорожно прижавшись к массивной колонне между Леликом Пономаревым и Витей Копыто, Петрович зажмурил глаза. Все замерли. В казарме наступила тревожная тишина.
Хлопнула массивная входная дверь. Разъяренным тигром, Володя Нахрен ворвался в роту.
Донеслось монотонное бубнение – дневальный пытался доложить стандартную «молитву» об отсутствии происшествий.
– Бубубубу-бу! Бубубубубубу….
Раздался звериный рык!
– Твою мать… бардак и срач! Где личный состав? …на хрен! Почему не так стоишь?! Подшива несвежая! Рожа наглая! Щетина небритая! Сапоги в гармошку! Бляха на ремне тусклая! ХБ ушитое! Ремень висит на яй*! Штык-нож не на четыре пальца от бляхи! Полы не натерты… Два наряда вне очереди! Сгною на «тумбочке» … на хрен!
– Бубубубу-бу-бу-бу…
– …Три наряда…на хрен, чтоб не оправдывался! Все устранить и вылизать! Чтобы блестело, как у кота яй*… на хрен! Быстро!!!… на хрен! Перестань мямлить! Пять нарядов… на хрен! …. УУуууу!!!.... на хрен!
Не переставая злобно гундеть, капитан Хорошевский двинулся по центральному коридору в сторону своего кабинета. По мере его продвижения по «взлетке», курсанты, плотно прилипшие к огромным колоннам с обратной стороны от центрального коридора, плавно и неслышно передвигались в «мертвые» зоны, недоступные зоркому взгляду раздраженного командира. Верне, не передвигались, а… перетекали, словно жидкость.
Мы чутко ориентировались в пространственном положении офицера по звукам его шагов, по отголоскам эха бесконечных ругательств, а так же по тени, отбрасываемой капитаном, которая зловеще скользила по начищенному до зеркального блеска полу.
Мрачная тень капитана Нахрена проследовала помещение 45-го классного отделения и должна была свернуть в перпендикулярный коридор казармы, а мы приготовились вздохнуть более-менее свободно… Но ротный заметил внушительный ящик из желтой фанеры, который стоял прямо на входе в спальное помещение.
– Ага! Сколько раз говорил, чтобы в спальном помещении не было посторонних предметов?! Ась?! Не слышу!!! Ну *дец, на хрен! Такой наглости я не потерплю! Держите, мундеркинды!
Сменив направление первоначального движения и немного разбежавшись, капитан
Сколоченная неумелой женской рукой мамы Артура Юманова, тонкая фанера жалобно треснула и ящик развалился. Содержимое разлетелось по полу.
Целлофановые мешки с домашней выпечкой лопнули и песочное печенье, рассыпаясь на мелкие крошки, покрыло намастиченный пол ровным слоем. Конфеты разлетелись следом за печеньем, рассыпаясь веером от «эпицентра взрыва». Вишневое варенье, благополучно пережившее длительную пересылку в многократно запаянном пакете, выползло наружу бесформенной слизью и растеклось на полу, образовав бурую лужу.
Картину полного разгрома завершала красивая открытка с трогательной надписью «С днем рождения, сынок!» Яркий листок мелованной бумаги прилип к месиву из варенья, конфет и крошек печенья.
Посмотрев на результаты «штрафного» удара, казарменный форвард Володя Хорошевский, возможно, и пожалел о содеянном. Ведь он испоганил не просто кучу дефицитных продуктов, желанных для любого курсанта, но и наплевал в душу адресату посылки… а заодно и всем ребятам, кто разделил бы это богатство по-братски.
Но что сделано, то сделано. Нахрену надо было держать марку. Ротный взревел с новой силой.
– Что, получили? Не хрен разбрасывать посылки где не положено! И так будет с каждым, кто осмелится не выполнить мое распоряжение. Все посторонние предметы буду выпинывать или выбрасывать в окно! Все без исключения! Кто не доволен, пусть пишет жалобу в ООН Пересу де Куэлеру. А теперь быстро навести идеальный порядок в помещении! Развели срач! Десять минут времени! Время пошло! На хрен!
Капитан удалился в кабинет, громко хлопнув дверью.
Мде… приехали! Отметили восемнадцатилетние Петровича, ничего не скажешь. Спасибо, тебе Вова, за поздравление! Вовек не забудем…
У Петровича выступили непроизвольные слезы. Он молча сходил в туалет, взял веник, совок и начал заметать остатки печенья в сломанный ящик. Все, как один, начали помогать наводить порядок. На душе было хреново. Скотина ротный «ни за что» взял и обидел не только нашего парня, но и его маму. Да-да, именно маму, которая старательно пекла это печенье, вкладывала в них свою душу.
Закусив губы почти до крови, Петрович старательно подметал пол. Было отчетливо видно, как крупные слезы, стекая по лицу, капают на пол. Киевлянин Лелик подошел к Артуру и огромной ладонью сжал плечо.
– Петрович! Не надо. Сходи, умойся. А маме напиши, что все было очень вкусно. Маме отпиши категорическое спасибо от нас всех. Пусть ей будет приятно.
У Петровича перехватило горло. Он ничего не смог сказать в ответ, а лишь бессильно опустился на табуретку. Плечи курсанта Юманова сотрясли беззвучные рыдания.