Luftwaffe-льники
Шрифт:
Строй вздрогнул. Такой реакции на «приговор» не ожидал никто.
Обалдевший от неожиданной реакции абитуриента, лейтенант несколько раз заглянул в оценочную ведомость на предмет выявления ошибки. Но происходило нечто необъяснимое: абитуриент Петровский ликовал!
Петровский – высокий, хорошо сложенный парень из Москвы с явно интеллигентскими замашками, ломая строй с восторженным улюлюканьем, метнулся в спальное помещение за сумкой. Попутно он выкрикивал в адрес офицера все, что о нем думает! Включая конец бездарного жизненного пути в стандартной конструкции
Настроение у всех, за исключением заметно побагровевшего лейтенанта, резко улучшилось. В строю раздался задорный свист и аплодисменты.
Петровский выскочил на центральный проход казармы, именуемый «взлёткой» и остановился. Он театрально раскланялся. Поблагодарил за внимание. Пожелал терпения и удачи всем остающимся в заповеднике законченных моральных уродов, в котором дебильные клоуны каким-то немыслимым образом возвышены до ранга «отцов-командиров». А затем, набирая ускорение, побежал к выходу, задорно размахивая модной спортивной сумкой с заграничной надписью и с множеством кармашков на пластиковых молниях.
Мы провожали Петровского восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что накопилось в душе у нас и просилось на язык. Но пока жива надежда поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами. Петровский сделал свой выбор, а нам еще здесь жить…
Лейтенант тем временем жалко и нечленораздельно мычал, пытаясь внятно сформулировать достойный ответ вслед убегающему абитуриенту. Но его мозг дал заметный сбой. Алгоритм образования разумных словосочетаний и формирования ответных реплик бездарно завис – ум зашел за разум. Хаотично открывающийся рот молодого офицера издавал лишь нечленораздельные звуки булькающей слюны и обрывки невнятных междометий.
А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу из казармы, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных конструкций русского языка, лежащими далеко за пределами общепринятой лексики.
О таком богатстве родного нелитературного языка многие из нас просто не догадывались. Сапожники, грузчики, портовые рабочие, дипломированные филологи и прочие знатные матершинники уныло отдыхают и стыдливо курят в сторонке. Интеллигентного вида юноша из Москвы посрамил всех и сразу. Умеет, ничего не скажешь.
Счастье для Петровского было очень близко, фактически, на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул ее, руку, в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери, потянуть на себя и оказаться на улице – на свободе.
Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение круто изменило дальнейшее развитие событий.
Итак, дверь открылась, и в казарму вошёл настоящий полковник. Почему настоящий? Да потому что на его груди скромно, но убедительно сверкала звезда Героя Советского Союза. Военная форма была заметно выцветшей от палящих лучей, скорее всего, афганского солнца. Волосы на голове стройного и подтянутого полковника были белоснежно седы, а на кителе виднелись три красные полоски, означающие,
Мы мгновенно перестали свистеть, аплодировать, топать ногами, и заворожено замолчали. Заткнулся и лейтенант, только сейчас начавший исторгать жалкие подобия ругательств вслед убегающему абитуриенту.
Увидев неожиданно возникшего полковника, Петровский предпринял попытку экстренного торможения, отчаянно скользя по отполированному полу. Но сила инерции сделала своё дело. Мятежный москвич со всей дури влетел в полковника и, сменив дерзкий тон на оправдательно-подобострастный, залепетал скороговоркой.
– Папа, я математику завалил. Военный из меня никак не получится. Поехали домой к маме, а? Буду поступать в Тимирязевку, на ботаника. Ну какой из меня военный? У меня на портянки аллергия. И на «тумбочку» тоже (суточный наряд по роте). А, папа? Не хочу быть люфтваффельником! Я пшёнку не-на-ви-жу!
Полковник, получив ощутимый толчок и с трудом устояв на ногах, взял своего сынулю за ворот дорогого фирменного батника. Встряхнул основательно и пристально посмотрел в глаза.
Петровский-младший при росте 185 сантиметров съёжился до размеров котёнка и попытался отвести глаза в сторону.
– Победитель столичных олимпиад завалил сраный экзамен? Это как это? Ботаником, значит, будем? Цветочки на грядке нюхать?! А Родине кто служить будет? Итак быдло вокруг. Понабрали по объявлению кого попало. Была армия, а сейчас бардак. Сборище карьеристов и недоучек!
Полковник почему-то пристально посмотрел на молчащего лейтенанта. Тот тоже непроизвольно съежился и попытался где-нибудь затеряться или просто испариться.
– Мама поплачет и перестанет. А ты – гордость школы с физико-математическим уклоном все равно военным станешь. Где это видано, восемь поколений Петровских служило своей стране, а девятое поколение – цветоводом в оранжерею?! Вот уж хренушки, сыночек дорогой! Пойдёшь со вторым потоком сдавать экзамены. И только попробуй мне отчислиться. На порог не пущу. Фамилии лишу! Я давеча с твоим будущим командиром роты переговорил. Оставляет благоприятное впечатление толкового мужика. Если заметит, что ты дурака валяешь и под отчисление из училища начнёшь косить, не обижайся. Я санкционировал применение к тебе весьма доходчивых методов воспитания от двух самых признанных и авторитетных педагогов.
Петровский-младший, чернея лицом и сдуваясь, словно проколотый мячик жалобно промямлил:
– Типа Макаренко, папа?
Петровский-старший ласково и многообещающе улыбнулся.
– Лучше, сынок. Гораздо лучше. Он обещал «Ипатьевский» метод применить и метод «Еблонского». В строгой зависимости от твоих персональных закидонов, мой драгоценный. И от внешних обстоятельств. Вот так! И никак иначе.
Полковник обвёл мудрым отеческим взглядом строй замерших абитуриентов. Было заметно, что данная сцена его откровенно тяготит и раздражает, но отеческий долг, как и воинский долг, этот человек выполнит до конца. Причём, любой ценой.