Луиза Вернье
Шрифт:
Она со смехом взяла лежавшие на столе букеты для себя и для ребенка и уже собралась поцеловать мужа на прощание и уйти, но он задержал ее, нежно сжав в объятиях. Мари была очаровательна, и в который раз Чарльз счел преступлением то, что ей приходится прятать свои прекрасные волосы, уложенные в узел, под дурацкий назатыльник, который традиционно уродовал женские шляпки безобразнейшими оборками.
— Сними шляпку, — нежно попросил он. — Мне не нравится назатыльник.
— Что с ним не так? — встревожилась она, развязывая ленты.
— Только то, что он есть, — уклончиво ответил он. — Только и всего. — Он взял ножницы, и она ахнула
Мари была довольна. Она склоняла голову то так, то эдак, рассматривая себя в ручное зеркальце. Теперь действительно были видны волосы, ими она по праву гордилась. И Мари с легким сердцем вышла из дома с сыном.
У входа их дожидался Гастон, переполненный впечатлениями от увиденного. Все улицы в Париже были украшены флагами, знаменами и триумфальными арками, а балконы затянуты тканями. На Вандомской площади они заняли зарезервированное место на одной из трибун, специально воздвигнутых для тысяч зрителей. Мари слышала, как женщины сразу стали обсуждать ее шляпку, как всегда шептались по поводу ее великолепных платьев. Она улыбалась. Мари даже не сомневалась, что уже к завтрашнему утру будет искромсана не одна шляпка. Она заметила неподалеку Стефани де Ган, они поздоровались. Как странно, думала Мари, что Стефани с Луизой возобновили свое прежнее знакомство У Стефани есть все основания ненавидеть Луизу, да и Луизе все это должно казаться чрезвычайно странным.
На Жана Филиппа произвело незабываемое впечатление то, что они сидят на трибуне на Вандомской площади.
— Смотри! — сказала Мари, показывая на вход в министерство юстиции, где под балдахином с золотой бахромой на фоне малинового бархатного занавеса с золотыми наполеоновскими пчелками показалась величественная дама. — Это императрица.
Вся площадь наполнилась звуками военного оркестра, возглавлявшего парад, их инструменты сверкали на солнце, когда они показались во всем своем поражающем взор великолепии. Жан Филипп затаил дыхание от восторга.
Прошел последний ряд музыкантов, вслед за которыми на приличествующем расстоянии, сверкая золотом треуголки и эполет, ехал сам император впереди марширующей колонны, как всегда, глядя перед собой с ничего не выражающим лицом и великолепно управляя лошадью. Когда копыта его лошади аккуратно прошлись по цветам, Луизе пришла мысль, что он, должно быть, безумно наслаждается устроенным ему восторженным приемом. За ним следовала длинная колонна кавалерии, растянувшаяся до бульвара Капуцинов, походившая на бесконечную гигантскую гирлянду необыкновенной ширины: у всех офицеров и солдат были цветы и букеты в руках или на штыках винтовок. Прямо под балконом проплыли сверкающие шлемы и развевающиеся белые плюмажи Са-Гард, и, как ни разглядывала их Луиза, она все равно не рассчитывала увидеть среди них Пьера, но ее утешало, что он точно среди них. Она бросила последние остававшиеся у нее в руках цветы, и Роберт достал из корзины другие и передал ей. Он вернулся в Париж после поездки в Англию и теперь позволял себе фамильярно обнимать Луизу за талию.
— А вечером мы устроим свой праздник, ты и я, — напомнил он.
— Жду не дождусь, —
С Вандомской площади докатился оглушительный крик одобрения. Император величественно пришпорил коня, чтобы отдать честь своим верным полкам, завоевавшим ему победу, принял из рук императрицы наследного принца и усадил его перед собой в седле. «Дитя Франции», как называли его в народе, был в форме императорской гвардии. Маленький мальчик со всей серьезностью скопировал жест отца в знак уважения к параду, что необычайно взволновало толпу. Еще никогда народ так не любил императорскую семью, как в этот знаменательный день.
Ночью весь Париж высыпал на улицы танцевать. Все кафе и рестораны были переполнены, повсюду, где только можно, ставили столики, даже на тротуарах. Война прошла, и город остался таким же веселым и сумасшедшим, таким же неутомимым в погоне за наслаждениями. Исполняющие канкан танцовщицы, поддавшись пьянящему настроению, сбрасывали свои юбки, приводя в неистовый восторг мужчин, повсюду беспрестанно хлопали пробки от шампанского, вспотевшие повара готовили одно блюдо за другим, выполняя заказы официантов, и по всему городу звучали мелодии Оффенбаха и Штрауса. Роберт еще накануне заказал в ресторане столик, довольно уютно расположенный в уединенном углу, и они роскошно поужинали. Когда подали кофе, он подвинулся к Луизе поближе и взял за руку.
— Ты хоть понимаешь, что скоро мое обучение у Уорта закончится? — начал он. — Довольно скоро я навсегда уеду в Англию.
Луиза знала, что будет скучать по нему. Они не всегда ладили, порой ей просто не хотелось его видеть, иногда они ссорились, но всегда потом мирились.
— Что слышно о твоем отце? — спросила она. — Ему не стало хуже?
— Нет, но ему уже все равно пора на покой. Я так сильно люблю тебя, Луиза, так сильно. Приехав в Лондон, я пробыл там меньше, чем следовало, и умчался в Париж только потому, что не мог дождаться, когда же я снова тебя увижу. Я прошу тебя стать моей женой и уехать со мной в Англию.
Луиза была потрясена. Он давно за ней увивался, но она даже представить себе не могла, что Роберт питает к ней серьезные чувства.
— Мне не хотелось бы уезжать из Парижа, Роберт. Впрочем, я не собираюсь выходить замуж.
— Но ты должна выйти замуж. Хотя бы ради сына. Я буду ему хорошим отцом. Он будет учиться в самой лучшей школе. Тебе надо подумать о нем, а подумав о нем, вспомнишь обо мне.
Она улыбнулась, но улыбка вышла грустной. Изворотливость Роберта и здесь подсказала ему, как лучше всего настоять на своем, он выдвинул самый убедительный аргумент.
— Но ты не особенно любишь детей. Насколько я помню, ты даже ни разу не посадил мальчика к себе на колени.
— А разве я в этом виноват? Стоит мне подойти к нему, как он начинает плакать и прятаться за твои юбки, да и неудивительно, ведь он живет среди одних женщин. — Роберт понял, что попал в точку. Надо ковать железо, пока горячо. — Я знаю, что ты не любишь меня так, как люблю тебя я, нам не придется притворяться. Но я верю, что со временем смогу заставить тебя полюбить меня так же, как я люблю тебя, а это сейчас самое главное. Ты давно мечтаешь о собственном деле, а со мной ты сможешь его организовать. Мы с тобой будем компаньонами в «Престберис». Там все придется переделывать, и ты все устроишь по своему усмотрению. Организовать уголок парижской моды в самом сердце Лондона — своего рода достижение.