Лук и подпись на пергаменте
Шрифт:
Однако отсортировать и пересчитать пятьсот бюллетеней - это не дело пяти минут и Носко с Магро, оба невысокие и очень толстые, ушли коротать время в офицерскую столовую, где уже был накрыт для них скромный завтрак, пока еще без вина и водки.
– Ого.
– Прапорщик Карпатый поднял двумя пальцами бюллетень, и сердце у Лука ухнуло куда-то в штаны.
– Кто-то против проголосовал! Зачеркнуто по всем правилам!
– сердце у Лука провалилось еще дальше и задрожало где-то под портянкой.
– Это не я!
– хотелось ему крикнуть, - я наоборот!..
– Да.
– Майор
– А вот еще зачеркнуто.
– Что, еще один??? Погоди... Как это еще зачеркнуто?
– Андриященко взял второй зачеркнутый бюллетень...
– Да нет, это кто-то намудрил: зачеркнул не кандидата, а рядом, подчеркнут кандидат, а не зачеркнут. Причем неаккуратно, сикось накось.
– И что теперь?
– А что теперь? Вы что, товарищ прапорщик, никогда испорченных бюллетеней не видели? Отдельно клади, вот сюда.
Все сортирующие примолкли, будучи вынуждены внимательнее вглядываться в лицевую часть бюллетеней, но больше никто ничего не напортил и не вычеркнул. На оборотную часть листов, на одном из которых ликовали верноподданнические каракули Лука, никто уже не смотрел.
– Посчитали?
– Голос у подполковника Магро высокий и несколько гнусавый, в отличие от сочнейшего баса подполковника Носко.
– Да, товарищ подполковник. Пятьсот бюллетеней, один недействительный, один против, четыреста девяносто восемь за.
– Ну-ка дай сюда тот и другой...
– графин на столе вздрогнул.
– Да.
– Носко произнес "да" и уставился на своего заместителя, как бы предлагая тому реагировать в пределах своей компетенции. Опытный политработник Магро был невозмутим, он повидал на своем веку немало жоп и от судьбы, и от начальства, причем с очень близкого расстояния.
– Все в пределах нормы, социалистическая демократия в действии. Однако в нашем полку процент сознательных граждан все равно выше, чем в среднем по стране. Там 99, 91% в среднем, если мне не изменяет память. А у нас... выше.
– Насколько выше, Игорь Иванович? (Лук, по прошествии многих лет, забыл имя и отчество Магро и в рассказе вынужден был вставить случайно придуманные... Прим. авт.)
– Сейчас посчитаем, товарищ п`полковник. Так... Один голос от пятисот... это будет... все равно, что две от тысячи.
– Четыре от тысячи.
– Почему четыре?
– Так два же бюллетеня.
– Вы меня не путайте, Андриященко. Два бюллетеня учтем, когда посчитаем процент проголосовавших за. А против - один бюллетень. Так, итого полпроцента получается, что ли?
– Ну да, полпроцента... Скорее четверть процента.
– Это подключился к расчетам Носко.
– Ну-ка, давайте посчитайте процент проголосовавших "за", и тогда от ста процентов отнимем итог и поделим пополам...
Все окружающие робко задумались. Откашлялся было Лук и даже что-то пискнул насчет двух десятых процента, но...
– Малчать, товарищ солдат, не разрешаю! Магро, позвони-ка в штаб части, пусть принесут логарифмическую линейку...
– На этих словах члены комиссии, солдаты срочной службы, юный лейтенант Романовсков, и прапорщики, Дерман и Карпатый, послушные командирскому
– Боже мой! Бож-же ты мой...
– сигарета прыгала в губах товарища прапорщика Карпатого, уворачивалась от трясущейся зажигалки.
– Даже я, и то... Логарифмическую линейку им! Рассказать - не поверят.
Лук без труда подстрелил у деморализованного "куска" сигаретку и у него же прикурил.
– Я лично очень даже верю. Кроме того, товарищ гвардии прапорщик, налицо явное умение пользоваться логарифмической линейкой, а это уже плоды высшего образования. Думать же - прерогатива сугубо гражданских лиц, отнюдь не наша с вами...
– Да ну... Лук, ты как всегда в своем репертуаре. Нет, ну скажи козлы!
– Козлы. О... Уже несут, линейку несут. Еще по одной, товарищ прапорщик? Мы успеем, не сомневайтесь.
Посчитали. Две десятых процента - численность личного состава полка просто физически не позволяла иметь меньший процент допустимого разноголосья мнений, и это понимали все, даже "наверху". Благодушно рокотал в телефонную трубку Носко, доброй улыбкой лучился Магро - все прошло благополучно, и впереди, если не считать торжественную часть с последующей солдатской самодеятельностью, только банкет. Андриященко лично повез в город запротоколированные результаты.
– Так! А это что?
– Магро выковырнул из пачки, подлежащей уничтожению, бюллетень с исписанной вкривь и вкось оборотной стороной. "... и радостью отдаю свой голос за тех, кто своим трудом... своей социалистической отчизны... не подведем...".
– Полюбуйтесь, товарищ п`полковник.
Бюллетень перекочевал к Носко.
– Да. Ну, что... Узнаю воспитательную работу Андриященко. Молодцы. Это третий батальон, оттуда сознательные хлопцы, они всегда первые в политподготовке. Как считаешь, Игорь Иванович?
– Буквально то же самое подумал, слово в слово. Давайте, я обратно положу. Надо будет подумать, как поощрить воинов именно третьего кабельного... Может быть экскурсией в Артиллерийский музей?
Мечты рухнули ниц на полковой плац и скончались.
– Ты чего, Саня, что такой смурной? Не пишут давно? Есть закурить?
– Нет, Геныч, это я так, сам себе думаю... Держи.
А если бы выгорел номер? Если бы действительно не хлопали ушами, а проверяли и следили тотально - кто и что писал да зачеркивал, если бы вычислили Лука, поставили в пример и наградили бы отпуском - что тогда? Вот о чем задумался в тот злосчастный вечер Лук, и размышления по данному мелкому конкретному поводу, с перерывами, но - возвращались к нему много-много лет спустя. Что тогда было бы с ним, с его мировоззрением, с совестью, со всей жизнью? Он ведь, смеясь, не раз и не два потом рассказывал об этой злополучной истории друзьям. Если бы все получилось, как задумано - тоже бы рассказывал и тоже бы смеялся... Но только чудилось Луку сквозь годы, чем дальше, тем яснее, что это был бы совсем другой смех немножечко другого человека. Не такого, каким Лук желал бы стать в детстве. Но - не случилось, не сошлось, обошло стороной, и можно жить дальше, сомневаясь, вспоминая и хохоча.