Лукавый Шаолинь
Шрифт:
– Только не начинай разговор про секс и средства предохранения. Умоляю.
– Не буду. Раньше надо было, – усмехнулась Кеша. – Теперь-то ты сама многому можешь научить своих престарелых мамочку с папочкой.
Я улыбнулась в темноте. Ироничности у моих родителей было не отнять.
И почти сразу провалилась в сон.
А потом я стала героиней асфальта. Потому что мы с Шадовым катались четыре часа, прерываясь только на заправку.
Страх ушел. И я балансировала на волнах наслаждения, смешанного с адреналином.
– Что ты чувствуешь? – спросил Шадов.
Мы стояли у моего дома ночью и смотрели на звезды. Его лицо закрывала подшлемник – специальная черная маска, похожая на грабительскую.
– Я чувствую, что живу. Это всегда так… непередаваемо хорошо? Почти как стоять в светлой зоне под тенью серебряной церкви.
– Да. Просто в первый раз удовольствие особенно острое, героиня асфальта.
– Спасибо. Ты показал мне другой мир. Хотя, может, я живу в иной реальности?
– Это каждый выбирает сам.
– Не хочу больше быть хорошей девочкой.
– Тогда поехали еще кататься. Невозможно быть паинькой на дороге.
И мы ездили буквально до сладкой боли в ногах.
Прошло две недели. Мы обкатали весь город и добрую половину области. Вайшнавский показал мне базу клуба, к которому принадлежал – Хаусклаб. И объяснил, что почти каждый байкер в Верене принадлежит к какой-либо группировке. Шадов был из «Синего сокола», носил красно-голубые нашивки на джинсовом жилете и честно платил клубные взносы.
Две недели покатушек, драйва и задушевных разговоров. А я так и не увидела лица мотоциклиста, хотя мы встречались каждый день. В душе зашевелилось смутное беспокойство. И невольно вспоминался кошмарный сон из детства – человек с мешком на голове. И пусть байкер носил черную маску, не важно. Я стала чувствовать себя неуютно рядом с ним.
Эля бы попыталась силком сорвать с него маску. Я была пацифисткой, студенткой филологического факультета, девушкой из хорошей семьи, в конце концов! И такой способ отмела сразу. Выход подсказал сам мотоциклист:
– Жарко сегодня. Поехали на Веренское водохранилище.
– Отличная идея. Я там еще не была, а говорят, место красивое и вода чистая. Захвачу купальник.
Двадцать пять километров – не расстояние для байкера. Тем более для байкера на «Хонда Шадов». И вскоре я уже раздевалась, игриво улыбаясь Вайшнавскому. Черный купальник выгодно подчеркивал мое загорелое стройное тело и высокую грудь. Вода сверкала на солнце и манила броситься в нее с разбега.
Но вдруг я ощутила странную тоску. А скорее светлую грусть. Где-то со дна послышался тихий голос: «Иней, Иней!». Здесь было так хорошо и спокойно. И до пасторальности мило. Медленно-медленно я вошла в теплую воду. И вдруг стало тяжело дышать. Я с горечью подумала, что не нужна никому, даже Кеше с Гошей, даже этому байкеру с чуть раскосыми синими глазами.
– Иней, стой! – закричал Шадов.
Его крик привел меня в
– Ты очень странно выглядела, – сказал он. – Глаза такие пустые, равнодушные. Как будто ты не в нашем мире. Движения замедленные.
– Наверное, на солнышке перегрелась, – я попыталась улыбнуться. – Просто показалось, будто бы кто-то меня зовет. И церковь отражается в воде.
– Нет здесь никакой церкви, – удивился мотоциклист. – Да и кто тебя может звать?
– Еще и мысли нехорошие в голову полезли. Вспомнился один кошмар… Покажи свое лицо, друг!
Тот вздрогнул.
– Зачем тебе его видеть? Зачем?
– Чтобы не бояться.
– Ты не будешь со мной общаться после этого.
– Сними маску! – крикнула я.
– Нет!
Я попятилась. Но за моей спиной лежало Веренское море. Море, которое звало нырнуть и не возвращаться. Отступать было некуда. Мне снова показалось, что я слышу чей-то далекий голос: «Инна! Инна!»
– Покажи свое лицо! Или мы больше никогда не увидимся.
И тогда он снял маску. Наши глаза, мои ярко зеленые и его синие, встретились. А потом я увидела его лицо. Без каких-либо уродливых дефектов, даже по-своему привлекательное. И уж точно мужественное и волевое.
Но это было лицо сорокалетнего мужчины, ровесника моих родителей! А я-то считала байкера парнем на пару лет старше себя. Даже его голос был молодым и высоким. Сначала мне захотелось убежать. Затем – броситься в Веренское водохранилище. Или заплакать навзрыд. Но, наконец, я пересилила себя. Крепко сжала его на удивление маленькую ладонь и почти твердо сказала:
– Это ничего не меняет. Совсем ничего.
В детстве я считала, что у каждого одинокого человека есть свой беспечный ангел. У семейных людей их хранители не дремлют: занимаются матримониальными делами, покровительствуют рождению детей и заботятся о престарелых родственниках.
Одинокие люди живут без присмотра своих ангелов – те слишком беспечные и бесшабашные. Шляются где-то по белу свету, играя на флейте и подсмеиваясь над заботами простых смертных.
Мой беспечный ангел играл не на флейте, а на гитаре. И ездил на мотоцикле. В детстве мне казалось, что на крыльях далеко не улетишь, а хранители обязаны быть шустрыми. Я мечтала встретить своего беспечного ангела и заявить ему в лицо, что он козел. А потом расцеловать. И мы бы поехали на мотоцикле на край света, а Кеша и Гоша оплакивали свою единственную дочь.
Шли годы. И однажды мне показалось, что беспечный ангел все-таки приехал на своем байке. И теперь все будет хорошо.
В то жаркое лето я чувствовала себя почти счастливой. Почти каждый день мы седлали железного коня и ехали куда глаза глядят. Иногда посещали байкерские фестивали, где общались с другими мотоциклистами, слушали рок-музыку и устраивали совместные поездки. То, что у Шадова молоденькая подружка, никого не удивило. Байкеры – это люди, менее всего страдающие предрассудками. После первого шока и я стала воспринимать своего друга более адекватно. Его мудрость и жизненный опыт восхищали.