Лукоморье. Трилогия
Шрифт:
– Вода горит,– поразилась Саламандра.
– Мы тебя еще и не тому научим,– заверил ящерку Чебурашка,– пей.
Горящая вода уже не казалась такой страшной, и Саламандра, страдальчески сморщившись, зажмурила глаза и разом опорожнила плошку.
– Да это лучше самой крепкой сухой березы! – восторженно завопила она.– Горыныч, дай еще!
Горыныч одобрительно крякнул и широким жестом пододвинул к ящерке почти полное ведро. Саламандра опустила мордочку в ведро и сделала долгий глоток.
– Горыныч,
– Я ведь говорил – научим,– уверенно сказал Чебурашка.
– Ну что, будем считать, испытание закончено? – тряхнул гребешком Никита Авдеевич.
– Да разве ж это испытание,– шмыгнула носом Левая.– Это удовольствие. Ты гляди как присосалась.
Над ведром виднелся лишь малиновый хвостик и задние лапки, вцепившиеся в обод. Саламандра даром времени не теряла.
– Чую сердцем, она своя в доску.– Похоже, новый кандидат понравился Никите Авдеевичу.– Давай принимать.
– А что папа скажет? Вдруг обидится, что без него все решили,– засомневалась Правая.
– Задобрить надо,– мудро изрекла Центральная.
– Придумал! – радостно кукарекнул воевода.– Пусть она подарок папе добудет.
– Точно! И не где-нибудь, а в замке Кощея,– решительно тряхнул ушами Чебурашка.– Вот это будет испытание.
– Гениально,– восхитилась Левая.– Что бы такое у старикашки стибрить? Нужно что-нибудь такое, без чего он жить не может.
– Картины! – осенило Правую.– Часами на них любуется.
– Картины – то, что надо! – поддержала Центральная.– Эй, новобранец! – ткнула она мордой ведро.
Ведро закачалось. Ящерка вскинулась, забалансировала на дужке, не удержалась и шмякнулась вниз. Пыльная, пересохшая трава немедленно вспыхнула. Огненный ободок пламени вокруг пьяной Саламандры быстро покатился в разные стороны.
– Посад спалим! – испугался Чебурашка. Огонь быстро затоптали, под Саламандру подсунули сковородку, срочно доставленную прорабом.
– Позвольте, она нам так и подарок папин спалит,– сообразила Левая.
– Не спалит,– заверил Чебурашка,– мы ее сейчас так оденем, что не спалит.– И домовой исчез в темноте, гремя ключами. Вскоре он вернулся, волоча за собой солидный мешок, в котором гремело что-то явно железное.
– Что это? – полюбопытствовал воевода.
– От прабабки Василисы осталось,– пояснил домовой, вытаскивая огромный железный колпак, посох, внушительных размеров рукавицы и сапоги как минимум сорок пятого размера. Все из чистого железа.
– Это что, прабабка в таких вот ходила? – Горыныч поставил рядом свою тумбообразную ногу.– Могутной породы хозяйка посада нашего.
Чебурашка смущенно развел руками. Никита Авдеевич попытался дотянуться до отворота железных ботфортов.
– Неужто сохранились? – радостно
Веселья петуха не понимал никто, кроме Чебурашки.
– Что тут смешного? – удивилась Левая.– Хорошие сапожки. Чуток поболе сробить, и мне в пору будут.
– Прабабка Василисы,– захлебывался воевода,– стройна была как тростинка. Красоты, говорят, неописуемой.
– Зачем же такие сковали? – удивилась Правая.
– У него спроси,– посоветовал воевода, кивая на домового, и, чтобы не упасть от смеха, обхватил крыльями прабабкин сапог и все же грохнулся с ним вместе на землю.
– Так зачем? – недоуменно спросила Правая у Чебурашки.
– Яга посоветовала… – смущенно шаркнул ножкой домовой.– Суженого ее околдовали, ну Ягуся наша и напророчила, что пока, дескать, Марьюшка (так прабабушку Василисы звали) три пары сапог, три колпака и столько же посохов железных не износит, не видать ей своего суженого.
Левая покосилась на колпак. Размеры его тоже впечатляли.
– Зима была на дворе,– сердито сказал Чебурашка.– Чтоб на теплые вещи лезли. Носочки там, валеночки… Да что я тут перед вами оправдываюсь – дело прошлое.
«Ну, Гена… ославил. Сто лет прошло, а краснеть до сих пор приходится. Чтоб я твоих советов еще когда послушался…»
– Подъем! – Чебурашка, во избежание дальнейших расспросов, ткнул Саламандру концом железного посоха. Ящерка с трудом приподнялась и уставилась бессмысленными глазами на участников ночного шабаша.
– Вы хто? – пьяно спросила она.
– Мы свои,– почти трезво ответил Никита Авдеевич.– Влезешь? – кивнул головой на сапоги.
– Влезу,– тряхнула мордочкой Саламандра и принялась увеличиваться в объеме. Сапоги и все остальное пришлось ей впору. Пустой мешок примотали к посоху и сунули Саламандре в лапы.
– Сюда будешь картины складывать,– инструктировала ящерицу Правая.– Как все полотна покидаешь, сразу назад. А мы тебе тут костерчик разведем, чтобы было куда возвращаться.– Никита Авдеевич при этих словах покосился в сторону боярских хором, сгруппировавшихся преимущественно в северо-западной части посада.– Будете знать, как воеводу хулить перед матушкой Василисой… – довольно пробормотал он.
– Погодите! – К Саламандре спешил Чебурашка, размахивая листом пергамента и колчаном стрел.
– Это еще зачем? – удивилась Левая.
– Стрелку пахану забивать будем! – пояснил домовой, разворачивая пергамент. На нем большими буквами было написано только одно слово: ПАПА.
– Мяу,– пронесся над лесной поляной чей-то хриплый надсадный голос.– Мяу,– грустно повторил он.
– Бедный Гена,– сочувственно процокал папа-белка, выглядывая из дупла.– Молочка бы ему сейчас. Горлышко промочить.