Лукреция Борджа

Шастенэ Женевьева

По окончании церемонии Александр VI сделал своего зятя кандидатом в члены Ордена Святого Петра, и, поскольку собравшиеся уже перешли в парадный зал, он присоединился к ним и поднялся на трон в окружении стайки прелестных дам, которые расположились у его ног. Это было знаком начинать увеселения.

Для начала двести слуг обнесли присутствующих марципанами, фруктами и вином, а остатки впоследствии были отданы народу. Пятьдесят килограммов сладостей, к великому горю Бурхарда, растоптала толпа. После этой «легкой закуски» была предложена пища для ума. Публика немножко позевала на представлении «Менехмов» Плавта, где актерами были конюшие кардинала Колонна, но зато по достоинству оценила более легкую комедию о семейной жизни, сыгранную римскими студентами и их преподавателями.

Прежде чем отправиться на вечернюю трапезу, гости разбрелись по саду, откуда доносились музыка и треск фейерверка.

Папа возглавил семейный ужин, усадив Лукрецию по правую руку, Джулию — по левую, тогда как рядом с каждым из десяти кардиналов сидела хорошенькая

женщина из благородного семейства, и пурпурные сутаны чередовались с обнаженными плечами, украшенными драгоценностями.

На следующий день в честь Лукреции был задан пир, во время которого Джулия была возведена в ранг фаворитки. Тремя месяцами раньше она родила дочь Лауру. Отцовство молва ошибочно приписывала папе. В этот вечер лакеи принесли пирующим серебряные тазы, наполненные розовой водой, позволяющей освежить лицо, затем последовал ряд блюд: золотистое поджаренное мясо, дичь целиком в сопровождении вин из Смирны и Сиракуз. В какой-то момент четыре «херувима» поставили на край стола гигантское блюдо, наполненное браслетами, колье и серьгами, которые Лукреция брала наугад и раздавала своим гостям. Свет факелов, прикрепленных к стенам, подсвечников в руках пажей и восковых свечей, во множестве расставленных по столу, отражался и дробился в золоте и серебре кубков и блюд. «Кто бы мог представить, — писал Инфессура не без ехидства, — что Церковь владеет таким количеством серебряных предметов». Приход Жоскена Депре прервал беседу, он исполнил отрывки из своих произведений и фроттолу «El Grillo 'e bon cantore», которые собравшимся весьма понравились.

К полуночи слуги унесли столы и разложили в центре зала подарки новобрачным. Боккаччо, посол Феррары, описывает их в подробностях своему хозяину:

Подарок Светлейшего герцога Миланского состоит из пяти различных отрезов золотой парчи и двух перстней, из коих один — с алмазом, а другой — с рубином. Тут и я передал подарок Вашей Светлости (большие парные серебряные чаши с несколькими вазами, подходящими к ним, самой тонкой работы), сопроводив их приветствием, выражающим вашу радость по поводу этого бракосочетания, равно как и готовность оказать ваше содействие. Подарок этот весьма понравился папе, и он заявил, что испытывает бесконечную благодарность к Вашей Светлости. Асканио преподнес полный набор буфетной посуды из позолоченного серебра, стоящий около тысячи дукатов. Кардинал Монреале преподнес два перстня, один с сапфиром и другой с прекрасными бриллиантами, стоимостью около трех тысяч дукатов, протонотарий Чезарини преподнес чашу и бокал стоимостью в 800 дукатов… В завершение бала дамы исполнили танец, и в качестве интермедии была представлена прекрасная комедия с песнями и музыкой. Что еще добавить? Я мог бы рассказывать бесконечно. Мы провели там всю ночь; а хорошо ли все было или плохо, судить Вашей Светлости.

Для каждого подношения у Лукреции находилось теплое слово, и дарившие заметили, что она обращала внимание только на красоту подарка, тогда как ее супруг придавал гораздо большее значение его стоимости. Когда церемония подошла к концу, Александр VI, заметив, что некоторые из присутствующих ничего не поднесли, сказал попросту: «Другие кардиналы и послы принесут то, чего не будет хватать». Стефано Инфессура, летописец, не любивший Борджа, поведал об одной из забав, показавшейся ему слишком фривольной, хотя поздний час и атмосфера празднества делали позволительными некоторые шалости: драже из ста пятидесяти бокалов забрасывали в открытые великодушными дамами вырезы корсажей, и всякий, кто мог, старался достать их оттуда. Папа подал пример, бросив «in sime mulierum», что, как уточняет Инфессура, скорее можно было перевести как «между ляжек». Его резвое перо живо превратило веселое развлечение в оргию, которая будет воспламенять воображение и вызывать видения у многих романистов. Любезная Лукреция не была ни недотрогой, ни гордячкой, и если поначалу она наблюдала со стороны за этим бурным весельем, то потом ее сдержанность сменилась оживлением, быстро перешедшим в сильное возбуждение. Раскрасневшись от удовольствия, она грациозно устремилась вперед и станцевала искрометную гальярду под звуки скрипок, флейт и тамбуринов. Светало, когда папа сопроводил новобрачных во дворец Санта-Мария-ин-Портику. Под неусыпным надзором Адрианы Лукреция приблизилась к брачному ложу, где она в компании отца и кардинала Асканио Сфорца стала ждать прихода своего супруга, что заставило Бурхарда сказать: «Об этом рассказывают много такого, о чем я не пишу; все это может быть правдой, и если все так и было, я нахожу это невероятным». Вот и первый серьезный намек на особые отношения между Александром VI и его дочерью. Инфессура комментирует этот текст в своих записях, объясняя, что, следуя обычаю, отец на мгновение задержался в комнате после того, как Джованни и Лукреция легли в брачную постель, «где наконец супруг соединился со своей женой». Зато какая удача для врагов и клеветников папы, какое ликование! Так значит, этот приспешник дьявола не мог лишить себя такого удовольствия! «Однако ничто не позволяет нам полагать, — писал Портильотти, — что Борджа именно так хотел завершить ночной праздник». К несчастью, для невежественных клеветников в мемуарах того времени уточняется, что в тех случаях, когда сочетались браком высокородные особы, родственники супругов или другие именитые люди должны были удостовериться в том, что брак совершился. Бурхард так описывает состоявшееся

тремя годами позже бракосочетание брата Лукреции Гоффредо, принца Скуиллаче, с Санчей Арагонской:

После пира принцесса в сопровождении папского легата и короля, своего отца, отправилась в свой дворец, молодой супруг и другие присутствующие шли впереди. Новобрачные вошли в комнату, где им была приготовлена постель, в то время как легат и король остались за дверьми. После этого придворные дамы и служанки раздели их и уложили в постель. Когда они лежали голыми под простынями и одеялом, легат и король вошли в комнату. В их присутствии придворные дамы раскрыли их примерно до пупка. И супруг поцеловал супругу без стыда. Легат и король остались там и беседовали между собой еще около получаса. По истечении этого времени они оставили их и удалились.

Таким образом, Александр VI, присутствуя на возлежании Лукреции и Джованни, соблюдал королевский обычай, каким бы странным он нам сегодня ни казался.

Двумя годами раньше, когда наследный принц Феррары Альфонсо д'Эсте женился на Анне Сфорца, происходила похожая церемония.

Новобрачные были уложены в постель, — рассказывает свидетель, — и мы все подошли, подшучивая над ними. Сеньора Анна, новобрачная, была в хорошем расположении духа; однако им обоим казалось весьма странным видеть, что их постель окружена столькими людьми, каждый из которых говорил какие-нибудь приятные слова, как это принято в подобных случаях⁸.

Однако остается неясным: действительно ли после ухода свидетелей дочь папы и ее муж познали друг друга в ту ночь? Может быть, только для сопровождающих сделали вид, что занимаются любовью? Некоторые указания позволяют так думать. Первая жена Джованни Сфорца ничуть не походила на миниатюрную, хрупкую, почти ангелоподобную Лукрецию, возможно, не отличавшуюся чувственностью. Не оробела ли она перед натиском супруга, торопившегося вбить «золотой гвоздь», не отказала ли ему она? Не счел ли Джованни, привыкший к пышной Маддалене Гонзага, что его вторая спутница жизни — ей было всего тринадцать лет — была недостаточно сексуальна, чтобы соответствовать ему? Не пришел ли он в замешательство, когда оказалось, что ему предстоит сыграть роль Пигмалиона? Как бы то ни было, через несколько дней ему так же не терпелось поскорее ее покинуть, как прежде он сгорал от желания встретиться с ней.

И менее чем через два месяца после свадьбы чума, свирепствовавшая в Риме, дала ему повод вернуться в свои поместья, не взяв с собой новоявленную графиню Пезаро; там он погрузился в серьезные расчеты и в результате констатировал, что римская женитьба обошлась ему слишком дорого. Так что, находясь в дурном расположении духа, он берется за перо, чтобы потребовать от своего тестя выплаты 5 тысяч дукатов, которые позволили бы ему уплатить долги. Александр VI, весьма недовольный тем, что зять его столь непочтителен к Лукреции и столь жаден до денег, уже подумывает о возможности использовать то, что дочь и ее супруг живут отдельно друг от друга, и заключить другой, более выгодный, чем с Миланом, союз. Однако пока он обещает Сфорца не только запрошенную сумму, но добавляет также 30 тысяч дукатов приданого при условии, что он будет выполнять свои супружеские обязанности: «Мы договариваемся о том, что начиная с 10 или 15 октября, когда воздух не будет больше вредным для здоровья, ты вернешься к супруге для выполнения брачного долга». Это письмо, датированное 15 сентября 1493 года, задевает самолюбие обидчивого зятя, поскольку его возвращение не могло бы произойти раньше, чем воздух Рима, очистившийся от миазмов чумы, стал бы более здоровым.

Однако Джованни прибыл лишь 10 ноября, «чтобы засвидетельствовать почтение Его Святейшеству и полностью обосноваться в обществе своей светлейшей супруги». На самом же деле это совместное существование нисколько не изменило привычную жизнь Лукреции. Занимая посты кондотьера Папского престола и Венецианской республики, прекрасно их совмещая, Джованни проводил время в походах по всему Апеннинскому полуострову, чтобы навести порядок в государствах обоих своих хозяев. Недостаточно одаренный для того, чтобы играть роль принца-консорта, разрываемый между двумя враждующими дворами, между опасениями папы и страхами миланских родственников, он избегал жить в Риме. Слишком посредственный дипломат для того, чтобы ловко и спокойно обходить все подводные камни, способный на войне, но совершенно бездарный в интригах, не наделенный ни хитростью, ни тонкостью, он не знал ни минуты покоя из-за Сфорца, которым не терпелось узнать, какую позицию займет Папский престол в случае, если французы решатся вторгнуться в Италию. Его тревожила мысль о сближении Александра VI с Неаполем, и положение, прежде казавшееся блестящим, представлялось ему теперь весьма неустойчивым. Тем не менее, если верить авторам хроник, всегда внимательно следившим за развитием событий, его отношения с супругой упрочились, и молодая жена публично оказывает мужу знаки уважения.

Почувствовав силу благодаря поддержке Лукреции, Джованни Сфорца начал, ко всему прочему, присваивать себе доходные места, использовать свое положение, а то и злоупотреблять им для того, чтобы поддержать кандидатуру своих друзей на различные посты в Папском государстве. Лукреция, в ту пору еще не слишком хорошо разбиравшаяся в тайнах политики, не могла давать ему советы или направлять его. Но она знала, что и он, и она сама были далеко не последними пешками в дипломатической игре, которую вел Александр VI.