Лукреция Борджа
Шрифт:
Эти тоскливые стены вызывали в молодой женщине желание бежать, «чтобы насладиться иными пейзажами». Несмотря на снег, ее кареты бороздили дороги, так как она хотела осмотреть местные монастыри, особенно монастырь кларисс Corpus Domini [36] , основанный Элеонорой Арагонской для девушек из благородных семейств. Лукреция находила в нем покой и утешение. Сразу после приезда она совершила ошибку, окружив себя только римлянками и испанками и отказавшись от придворных дам, которых нашел для нее герцог д'Эсте. В частности, Теодора Анджелини, которую Лукреция часто отвергала и заменяла Адрианой, жаловалась Изабелле Мантуанской, а та незамедлительно информировала об этом отца.
36
Тела Господня (лат.).
Эркуле,
Авторы хроник отмечают, что поведение Лукреции изменилось: она открыла феррарцам свои двери. В знак исключительной милости Теодора была приглашена к столу, и Лукреция ее приручила, твердя о своем восхищении Изабеллой д'Эсте. Несколько месяцев спустя Лаура Бентивольо сообщила Изабелле о добром расположении герцогини Феррарской:
Она усадила меня и с очаровательной любезностью осведомилась о Вашей Светлости. Она расспросила меня о ваших нарядах и в особенности о ваших головных уборах. После чего, упомянув о своих испанских платьях, она сказала, что если вы желаете посмотреть или получить какой-нибудь предмет из тех, что она может добыть, она была бы довольна угодить вам, поскольку она хлопочет о том, чтобы понравиться Вашей Светлости. Она выразила желание, чтобы вы как-нибудь написали ей, и с меньшей официальностью11.
Несмотря на восхищение Эркуле Лукрецией, одно серьезное разногласие привело их к столкновению. Вопрос касался денег. Герцог Эркуле установил ей годовое содержание в 8 тысяч дукатов, и эта сумма должна была покрывать ее личные расходы и расходы на содержание ее двора, включая еду, одежду, лошадей, кареты, приемы и подарки, подобающие ей по рангу. Дочь Александра VI, которой никогда раньше не приходилось распоряжаться бюджетом, с первого дня пребывания в Ферраре тратила деньги с королевской расточительностью. Ее приданое позволяло ей, как она полагала, требовать 12 тысяч дукатов. Разгневавшись, она попросила папу вмешаться, утверждая, что она поставлена в безвыходное положение и ей пришлось отдать в залог ее драгоценности, чтобы устраивать пиры и возместить убытки людям из ее свиты, уволенным хозяином Феррары. Это возымело действие, и последний, заботясь о том, чтобы сохранить дружбу папы, в конце концов увеличил сумму до 10 тысяч дукатов. Чтобы не торговаться, Лукреция согласилась, полагая, что весть о ее беременности тронет герцога и сделает его посговорчивее. Однако она забыла о том, что в этом плодовитом семействе подобное событие было совершенно заурядным и что оно ничего не изменит в их финансовых отношениях.
По правде сказать, ни ее свекор, ни ее муж: первый — гуманист, наделенный тонким политическим чутьем, тиран из тиранов, которого боялся его народ и любили его придворные, второй — неустрашимый охотник, проводивший целые дни на болотах, страстно привязанный к своей литейной мастерской, внимательный к своим ремесленникам и почтительно относившийся к их знаниям, что двору казалось излишеством, а у простолюдинов вызывало восхищение, — ничуть не интересовались претензиями Лукреции… Герцог Эркуле, говорят, даже заявил послу Карло Бонвезино делла Карте: «Никогда меня не вынудят уступать Лукреции, если даже вмешается в спор сам Господь Бог». Что касается Александра VI, то он был настолько счастлив брачным поведением Альфонсо, что якобы сказал по поводу денег следующую фразу: «Достаточно, чтобы они любили друг друга».
Глава XV
КРУГИ АДА
Уже в первые дни после приезда в Феррару Лукреция почувствовала, что этот мрачный и суровый город не сулит ей легкой жизни. Если бы не ученые и поэты, ей было бы совсем тяжело. К счастью, появились друзья — Тито и Эркуле Строцци1. Они принадлежали к очень древней флорентийской семье, недавно перебравшейся в Феррару. Первый, уважаемой в герцогстве человек, был членом Верховного суда Двенадцати Судей и очень известным латинистом. Второй — поэт тонкого дарования — станет доверенным лицом Лукреции. Дружба, однако, закончится трагедией.
Сначала два эрудита, как и полагается поэтам, откроют с помощью «Божественной комедии» дочери испанца Борджа бурную и страшную историю правителей Феррары, сделавших главным козырем своего успеха скрытность и жестокость. В песне XII «Ада» Данте пишет:
Вдоль берега, над алым кипятком, Вожатый37
Перевод М. Лозинского.
Династия д'Эсте, ведущая свое начало с XI века, заставила говорить о себе после отцеубийства, упоминаемого у Данте: Аццо устранил своего отца Обиццо, задушив его собственными руками. Однако положение потомков этого рода стало надежным только в 1329 году, когда папа провозгласил некоторых членов семьи викариями Церкви, а император Фридрих Красивый назначил их императорскими наместниками Модены и Реджо, двух наиболее важных городов после Феррары.
Альберто, одиннадцатый маркиз Феррары2, ознаменовал начало своего правления в 1388 году убийством законного наследника, своего племянника Обиццо, и его матери. Позднее, влюбившись в дочь своего слуги, он, не раздумывая, на ней женился, а затем оставил, воспылав страстью к ее матери Маргарите дель Сале, самой красивой женщине того времени. Облачившись в покаянные одежды, он отправился в Рим, где за признание своих грехов и смирение получил от папы Золотую Розу — символ добродетели, а также разрешение основать университет по образцу Болонского и Парижского. Перед возвращением в Феррару он заболел и, опасаясь оказаться во власти Маргариты, велел удушить ее. Лукреция могла полюбоваться этим «святым человеком»: его мраморная фигура в покаянном одеянии красовалась на фасаде Кафедрального собора.
Его сын Николо III, будучи несовершеннолетним в год смерти Альберто в 1393 году, пришел к власти десять лет спустя. По примеру своего предка Обиццо II он первым делом велел убить всех регентов, которые оберегали государство до его совершеннолетия. Горячий в делах военных и любовных, он женился на бесплодной Джилиоле да Каррара в 1396 году. Однако хроники приписывают ему не меньше восьмисот любовниц. В те времена говорили, что все малыши, игравшие на берегах По, были его детьми, благодаря чему он заслужил звание «Отца Отечества». Двадцать семь из них — узаконенных и незаконных — были воспитаны при дворе. В течение восемнадцати лет красивая и любимая в народе Стелла деи Толемеи была его официальной фавориткой. Она подарила ему троих детей: Уго, родившегося в 1405 году, Леонелло — в 1407-м и, наконец, Борсо — в 1413-м.
По советам Стеллы Николо III отправился к Святой земле. Весь пыл души, прежде отдаваемый им войне, теперь он вложил в веру: он проводил ночи в молитвах у гробницы Христа, лежа на полу и скрестив руки на груди. Жажда приключений и стремление к покаянию заставили его пересечь Францию, опустошенную Столетней войной, чтобы исполнить девятидневный молитвенный обет в Мон-Сен-Мишеле.
Овдовев в 1406 году, он, однако, не женился на Стелле, как все надеялись, а двенадцать лет спустя сочетался браком с юной Паризиной Малатеста, дочерью тирана Тимини, которую он обманывал на глазах у всех и от которой имел двух дочерей. Однако Уго, его старший сын от Стеллы, не забыл оскорбления, нанесенного его матери; его неприязнь к молодой жене отца постепенно превратилась в настоящую ненависть. Чтобы попытаться завоевать его дружбу, Паризина, зная, что он, как и она сама, любит играть на музыкальных инструментах, подарила ему прекрасную арфу. Николо III, радуясь тому, что отношения между его женой и сыном улучшаются, попросил Уго сопровождать мачеху в паломничестве к Лоретской Богоматери. Он не мог предвидеть трагический исход этого путешествия к святым местам. На каждой остановке Паризина, с младенчества знакомая с историей своих предков Франчески и Паоло, читала пасынку посвященную им песнь TV «Божественной комедии». Молодые люди, столь долго избегавшие друг друга, старались видеться днем и ночью и в конце концов потеряли осторожность. Когда Николо III узнал о своем несчастье, он велел заключить свою супругу в башню, сегодня именуемую «башней маркизы», а сына — в так называемую «львиную башню». На следующую ночь Уго мужественно отдался в руки палача, отрубившего ему голову ударом меча, а Паризина, присутствовавшая на казни, сняла украшения и встала на колени перед плахой, с которой еще капала кровь ее любовника. Им было по двадцать лет. Байрон обессмертил их в своей поэме «Паризина».