Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Шрифт:
– Я не столь хорошо знаю поэзию Лоренцо Великолепного.
– Неудивительно, он флорентиец и больше известен там. Мне очень хотелось бы побывать во Флоренции. Вы там бывали?
– Нет, дальше Милана, честно говоря, не ездил.
– А чем знаменит Пезаро? Ну, кроме того, что там наверняка красивое море.
– Вы знаете, где расположен мой город?
– Конечно, брат показывал мне на карте Италии.
– Я не подозревал, что вы умеете разбираться в картах…
Лукреция чуть лукаво улыбнулась:
– Errare humanum est (человеку свойственно ошибаться)…
Рядом
– Stultum est in errore perseverare (глуп тот, кто в ошибках упорствует)!
Джованни нахмурился, похоже, его супруга даже латынью владеет лучше, чем он.
Очень быстро граф Пезаро убедился, что не одной латынью. Лукреция созналась, что отец частенько позволял ей присутствовать в библиотеке, когда обсуждались весьма важные дела, латынь она слышала с малых лет и учила в монастыре.
– У Его Святейшества и раньше была прекрасная библиотека, а теперь тем более. Он тоже любит поэзию и вовсе не возражает, чтобы я читала даже Пульчи! – смеялась Лукреция. – Скажу по секрету: эти стихотворения привез из Перуджи Чезаре.
К удовольствию от общения с умной девушкой у графа добавилось опасение, что придется заняться собственным образованием, которое, конечно, куда проще, чем у того же Чезаре, учившегося в университетах Перуджи и Пизы.
Папа заметил оживленную беседу между дочерью и ее супругом. Может, наладится…
Граф Пезаро держался теперь с Лукрецией доброжелательно, но в спальню к ней по-прежнему не ходил.
Через три дня кардинал, конечно, не преминул поинтересоваться:
– Джованни, ты не передумал уезжать от Лукреции в свой Пезаро?
– Только вместе с ней.
– Не думаю, что Его Святейшество тебе это разрешит, для него Лукреция – обожаемая дочь, и отпускать ее куда-то он едва ли намерен.
– Но жизнь в Риме мне не по карману! К тому же дома полно дел.
– Подожди, все еще наладится. Нужно, чтобы сама Лукреция захотела в Пезаро, даже просто побывать, а там, глядишь, и останется. Она вполне способна править городом в твое отсутствие.
Джованни вспомнил разумные речи своей юной супруги и согласно кивнул.
– Ты спишь с ней?
– Нет, понтифик сам просил не трогать.
– Он просил тебя всего на одну ночь. Она тебе интересна? Мне кажется, эта малышка должна быть горячей любовницей.
– Да, интересна.
– Тогда в чем дело? Атакуй крепость, пока не вернулся ее брат, он-то тебя не жалует. И ревновать к сестре будет страшно, учти это, сын мой.
– Спасибо.
Кардинал Асканио был, как всегда, прав. Чезаре действительно страшно ревновал Лукрецию к ее мужу. С удовольствием он обнаружил, что полностью брак еще не состоялся.
– Ты плачешь?! – Чезаре заглянул в лицо Лукреции, кажется, для него не было события страшней слез любимой сестры. С чего бы, неужели жалеет об отношениях с мужем?
Лукреция нехотя показала брату письмо. Тот взял, искоса поглядывая на сестру. Конечно, Чезаре не ошибся, послание могло быть только от Джованни, от кого же еще? И, конечно,
Джованни Борджиа, герцог Гандийский, которого теперь частенько называли на испанский манер Хуаном, наконец обрюхатил свою супругу и мог бы вернуться, выполнив свой долг перед испанской короной, умолял, чтобы за ним выслали галеры. Он прислал такое же письмо с просьбой и самому Чезаре, тоже утверждал, что для него каждый лишний день в Испании словно год… Так же герцог писал и Папе.
– Тебе жалко Хуана? – В голосе Чезаре слышалась откровенная ревность.
В другое время Лукреция постаралась бы возбудить ревность брата, но сейчас не до того. Она откровенно хлюпнула носом и пожаловалась:
– Сегодня утром случилась неприятность. Ты еще не знаешь?
– Нет. С тобой?
– С Джулией, но она мне как сестра. Джулия вышла на балкон, и в нее с проклятьями неверной жене кинули камень. Понимаешь, в Джулию кинули камень, намекая на ее связь с отцом. Почему люди столь злы, Чезаре?
– Ну, ну, сестренка, нашла из-за чего плакать… Люди действительно злы, и нужно, чтобы они боялись нас, Борджиа, настолько, чтобы никому не пришло в голову не только бросать камни и проклинать вслух, но и думать о нас что-то дурное.
– Но как ты можешь заставить не думать?
Глаза Чезаре сверкнули не просто злостью, Лукреции показалось, что в них пламень адова огня. Стало страшно…
– Перестань рыдать сама и успокой Джулию. Тот, кто сам спит с соседской женой, со своей племянницей или дочерью, не может осуждать кого бы то ни было.
– Ты о ком говоришь?! – ужаснулась Лукреция.
– О римлянах. Ты думаешь, осуждая неверную своему Орсини Джулию, римляне не занимаются тем же? Загляни в любой дом, там происходит такое… Я слышал немало рассказов об исповедях, в чем только не каются! – Чезаре почти зло рассмеялся, казалось, что людские грехи и преступления доставляют ему удовольствие.
– Разве можно разглашать тайну исповеди?
Брат посмотрел на сестру, словно на маленькую девочку, погладил по голове и тихо рассмеялся:
– Удивительно, ты остаешься наивным ребенком даже в Ватикане. Блудница и девственница одновременно, это очень привлекательно. Лукреция, ты зря переживаешь, люди относятся к пороку куда более терпимо, чем тебе кажется. Просто потому что порочны все, только кто-то умеет грешить с удовольствием, а кто-то при этом кается и делает грех настоящим грехом.
Чезаре немного постоял, глядя в окно, потом вдруг тихонько рассмеялся:
– Вчера один из прелатов рассказывал о такой исповеди. Очаровательная малышка каялась в любовной связи с соседом, при этом стараясь не пропустить ни одной подробности, мол, он и так меня поворачивал, и этак… Прелат, не будь дураком, заявил, что каждый поворот надо отмаливать как отдельный грех, но перед тем, чтобы точно знать, какой именно, обязательно продемонстрировать самому прелату. После этого красотка неделю ежедневно ходила на исповеди, а священник после встреч с ней едва таскал ноги.