Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
Он прочел первые строки и взорвался от гнева и ярости. Как они смогли провернуть это? Они, еще не оправившиеся от последствий собственного морального разложения! Какой позор! Какое хладнокровие! Да как они посмели?! Он в бешенстве метался по дворцу, а слуги следовали за ним по пятам. Они опасались, что теперь, после месяцев мрачного молчания, он может тронуться умом. Джованни ворвался в бывшую комнату Лукреции, ломал стулья и бил вазы, рвал простыни с кровати, вызывая в памяти ее образ, ее целомудренную ночную рубашку, которую она дерзко задирала вверх, раскрывая бедра ему навстречу. Отсутствие брачных отношений?
Ворох писем полетел между ним и кардиналом Асканио. Но каждый следующий ответ удручал сильнее предыдущего. Наконец Джованни собрал вещи и отправился инкогнито в Милан. Если дядя-кардинал не в силах противиться воле папы, то, несомненно, герцог Людовико, снискавший славу своим непослушанием, изъявит желание поддержать его. Когда он прибыл в замок Сфорца, адреналин переполнял его. Он путешествовал инкогнито и прибегал в дороге к разным хитростям, поэтому чувствовал себя героем настоящего приключения, а оказавшись в безопасности под крышей огромного укрепленного дворца, так и вовсе храбрецом.
Несмотря на всю свою воинственность, Людовико Сфорца испытывал определенные проблемы. После того, как он запустил демонов иностранной интервенции в Италию, этому всемогущему правителю Милана теперь приходилось жить с последствиями своего поступка. Французы, некогда хорошие его друзья, познали вкус легкой наживы и теперь намеревались оттяпать себе Милан. Людовико необходимо было превратить итальянцев в друзей – и быстрее, чем он превратил их во врагов. А папа римский стоял во главе списка желаемых союзников.
Перво-наперво он убедил племянника избавиться от смехотворной маскировки, надеть герцогские одежды и въехать в замок с главного входа как лицо, прибывшее с официальным визитом. Шпионы рыскали повсюду, и он не хотел, чтобы пошел слух, будто он замышляет что-то за спиной у папы. Когда племянник был официально представлен ко двору, он устроил в честь него небольшой прием, выделил покои и, перед тем, как отпустить ко сну, усадил рядом и разъяснил реальное положение дел.
– Они так или иначе расторгнут брак. Чем дольше ты будешь сопротивляться, тем тяжелее придется тебе в конце.
– Но это нечестно! – вскричал Джованни.
– Нечестно, – задумчиво произнес его дядя, вспоминая, как часто слышал эти слова от другого своего племянника, того, чье герцогство узурпировал и кого потом угостил перед сном порцией яда. Как хныкал тогда этот бесхребетный юнец.
– Что же нам делать? – вздохнул Джованни, выглядывая в окно на стоящего в летних сумерках огромного глиняного коня, такого красивого, такого реалистичного, с поднятой передней правой ногой, что казалось, будто в любой момент он сорвется
– Ах, у да Винчи столько идей! Мозг у него работает быстрее, чем руки. – Герцог взмахом ладони обвел стены, лишь наполовину расписанные разноцветными фресками. – Если бы я в каждой комнате ждал его кисти, то большая часть дворца сейчас щеголяла бы голыми стенами. Твой дедушка Франческо перевернулся бы в гробу, узнав, как долго возводят ему памятник. Что ж, придется подождать еще. Если придут французы, бронза понадобится на пушки, а не на скульптуры коней.
– Мы живем в страшные времена, дядя.
– Ха! А какие времена не страшные?
– Как бы то ни было, мужчина должен отстаивать то, во что верит. Это я и намерен сделать. Они покушаются на мою мужскую силу! Это оскорбительно!
Людовико никогда не испытывал проблем с мужской силой, будь то в постели или вне ее, и потому усмехнулся.
– Так ты хочешь сказать, что все это неправда про отсутствие брачных отношений?
– Что? Конечно, неправда! Бог мне свидетель, это гнусная ложь! Я был с женой бессчетное количество раз!
– Бессчетное? Счастливец. В таком случае жаль, что она хочет поклясться в обратном.
– Если она подпишет это заявление по своей воле, она лгунья и шлюха!
– Может, и так. Но факты на их стороне. Три года брака, а детей нет.
– Моя первая жена умерла при родах!
– Да, но ходят слухи, что к ее беременности приложил, так сказать, руку кто-то другой.
– Что? Кто же? Кто распространяет эту грязную ложь?
– Не имею ни малейшего представления.
– Все они, их семейка! Никто не сможет противостоять их растлевающему влиянию. Видел бы ты, как они себя ведут! Целуются, обнимаются. Ни намека на угодную Богу скромность. Их невозможно оторвать друг от друга. Говорю же, дядя, папа просто хочет вернуть ее себе.
– Себе? Бог мой, у тебя, конечно, есть причины сердиться, но стоит быть осторожнее в том, что ты говоришь на людях, Джованни. Или поспеши завести себе дополнительную охрану.
– Я… я не позволю втоптать себя в грязь, – бормотал он. – У меня уже четыре телохранителя. Думаешь, этого недостаточно? – Джованни покачал головой. Как же тяжело быть одновременно отважным и напуганным. – В любом случае, сейчас мы один на один, – сказал он, пытаясь припомнить, кому еще говорил подобные вещи.
– Все мы знаем, как быстро распространяются новости. Хуан умер, но главная гадюка семейства Борджиа жив и здравствует. – Людовико безрадостно засмеялся и налил племяннику еще бокал вина. – Смотри на дело проще. Все знают, что это просто политика и с твоей потенцией все в порядке.
– Не понимаю. Я пришел к тебе за помощью, дядя. Мое имя – это твое имя. О нас будут злословить.
– Что ж. У меня есть предложение. Хоть ты и вряд ли примешь его тепло.
– Говори.
– Асканио попросит, чтобы Лукреция покинула монастырь и под его защитой была доставлена в поместье Сфорца в Непи, где к ней присоединишься ты. Там, под наблюдением обеих сторон, ты сможешь доказать, что их предположение о твоем мужском бессилии ошибочно.
Джованни не верил собственным ушам. Склонность дядюшки к черному юмору определенно не передалась ему по наследству.