Лулу
Шрифт:
— Но почему?
— А потому, что мне так хочется.
Ну, женской логикой меня не удивить. Потому и предпочитаю жить один. Однако же и стерва эта, младшенькая!
Честно сказать, я себе это несколько иначе представлял. Ну вот придут, с каждой расцелуемся троекратно. Все как полагается! А потом они мне объяснят — что, зачем и почему и с какой стати я им вдруг понадобился. Так нет же, тут все совсем наоборот. И кому в голову пришла такая мысль — шляться по гостям без приглашения?
Задумался я. И вдруг слышу:
— Тридцать пять.
— Сойдемся на тридцати.
— Ну ты и жлобина!
— Ты разве не видишь,
— Больной не больной, а мы все же на его жилплощади.
— Нет, больше тридцати не дам.
— Смотри, как бы не пожалеть.
— Нам, Борджиа, неведома никакая жалость.
— Опять заладила про свое!
Тут я не выдержал:
— Дамы, вы о чем?
— Да не мешай!
— Но я хотел бы знать…
— Надо будет — все узнаешь.
— Странные у вас понятия…
Лукреция с явным презрением смотрит на меня.
— Ладно, пусть будет тридцать два. Уговорила!
— Тридцать три, родимая. И ни копейкой больше!
— Черт с тобой!
Луиза с Лукрецией целуются, а я по-прежнему не могу понять, по поводу чего такое торжество и в честь чего эти их страстные объятия.
— Что, чудик, ничего не понял? Это Лушка мою долю выкупила.
— Долю чего?
Лукреция снова смотрит на меня:
— Сдается мне, я все же прогадала. Совсем тупой! И что мне теперь с этим делать?
Так что же? Что?!
— Нет, правда! Ну сколько можно издеваться над своим отцом? — Это я решил так, для понта, немного возмутиться.
— Ты что же, в самом деле решил, будто мы твои родные дети? — усмехается Луиза.
— А разве нет?
— Ну ты и охламон!
— Да уж какой есть.
— Оно и видно. Надо же, чего придумал!
А если ничего другого в голову не приходит, тогда как? Повеситься на дверном крюке? Или сигануть с семнадцатого этажа прямо на клумбу у подъезда?
— Похоже, вы потихоньку прибираете меня к рукам.
— Да не боись. Ничего тебе не будет. Только веди себя по возможности прилично.
— Это как?
— А это значит — не хамить, не давать волю рукам, не выражаться матом. И вообще, не делать больше того, что тебе положено.
Вот оно что! Вот ведь что надумали! Нет, это точно — хуже, чем ночной кошмар! Так сон это или не сон? И если сон, то когда он кончится?
Все эти странные видения пронеслись перед моими глазами, как некий сериал — такие смотрят, по обыкновению, на кухне, хлебая суп и глядя в телевизор, так это у нас принято. Если и впрямь кино, тогда рано или поздно это издевательство просто обязано будет завершиться.
Ну а с другой стороны, представьте, что все трое здесь, рядом, в этом доме. Одна приготовит мне постель, другая вымоет посуду после ужина. Ну а третья ляжет рядом, само собой, в порядке очередности, чтобы прочим не обидно было. Если не сочтете это насмешкой или же кощунством, я бы даже так сказал — святая троица! Эх и славно мы бы зажили! А уж как выйдем в свет, это и впрямь будет самое жестокое потрясение для публики. Впереди в обнимку с первой леди выступаю я, ну а чуть поодаль еще две мои наложницы. Зависть, белая зависть читается в глазах, и волны восхищения, как аромат тропических цветов, плывут, плывут над головами. А что, разве не счастье, разве не праздник для души?
Впрочем, это как сказать, поскольку обслужить ненасытную ораву всех этих Лу — какое же здоровье от меня потребуется! Но в данном случае речь, конечно,
Итак, мальчик рос очень сексуально озабоченным. Уже в юном возрасте подглядывал за соседями, даже попросил купить себе подзорную трубу для того, чтобы получше видеть то, чем занимаются молодожены за окном в доме напротив, — ах, до чего же ненасытная парочка была! Несколько позже мальчуган был совращен грудастой поварихой, каковая использовала в качестве приманки продуктовый дефицит. Как-то был застигнут учителем, когда занимался… кое-чем. Ну, словом, прожил человек трудную и насыщенную приятными событиями жизнь и вот теперь оказался в глупейшем положении. Перед ним очаровательная юная девица, а он не может с ней переспать всего лишь потому, что имеется ничтожнейшая вероятность родственной связи между ними. Ну что на это вам сказать? Налицо та самая ситуация, когда только и остается, что заломить в отчаянии руки и, проклиная нерадивую судьбу, покончить с этим раз и навсегда, то есть попросту свести те самые счеты с жизнью. А что, возможно, это было бы самым верным, самым обоснованным решением. Вот ведь Мольер — тот тоже огорчения не вынес, когда узнал, что взял в жены свою собственную дочь. Да, свести счеты — это самое простое. Но только не при этих обстоятельствах! Я в который уже раз смотрю на милое лицо Лулу и по-прежнему не нахожу ответа на самый важный для себя вопрос — кому и зачем все это нужно?
Возможно, разгадка таится в том, что Лу, то есть Луиза, всегда и везде достигает цели, хотя идет к ней более длинным и более извилистым путем, нежели обладатели других имен. По крайней мере, так считается. Ну что ж, Бог в помощь! Но при чем же здесь Лулу? И каковы ее намерения, если таковые существуют? В любом случае она явно не торопится, может, и вправду идет куда-то ей одной понятной, нетореной дорогой. Ну а я-то тут при чем? Почему именно мне выпало, не знаю, как сказать, такое наказание или же такое счастье, что ли? Вот ведь «подфартило»!
В конце концов, какое мне дело до этой Саломе, до россказней озабоченного Ведекинда, о которых и вовсе не хотелось бы упоминать. Да и где могла Лулу узнать о своей предшественнице-тезке? Разве что в театре — там это нынче самая изысканная, самая привлекательная тема, про жизнь и смерть очаровательной распутницы Лулу. Такое ощущение, будто каждая из сидящих в зале примеряет этот скандальный сюжетец на себя. То есть смогла бы она «поиметь» стольких мужиков и еще нескольких на тот свет отправить, а потом подставить свою нежную грудь под нож громилы и убийцы? Однако при чем же здесь моя Лулу? Вот ведь, я ее уже своей отчего-то называю. И все-таки надо бы иметь в виду, что в этом деле она от силы пару дней — явно ведь несоизмеримые масштабы. И между прочим, сам Ведекинд считал Лулу всего лишь хитроумной приманкой для мужчин, не более. Ну а я о чем вам говорил? Именно приманка, игрушка в чьих-то грязных руках, готовых при удобном случае сдавить мне горло. Да, именно так, все очень верно сказано!