Луна и солнце
Шрифт:
«Надо перестать, — лихорадочно соображала она, — надо перестать плакать, надо идти, а не бежать, надо идти торжественным, размеренным шагом, едва касаясь юбкой пола, чтобы никому не дать повод сказать: „Вот крестьянка, подобрала юбки выше колен!“»
Она взбежала по узким ступенькам на чердак, едва сдерживая рыдания, судорожно хватая ртом воздух, и распахнула дверь в комнату Ива, освещенную одной-единственной свечой. Ив застегивал рясу, а рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу лакей в королевской ливрее.
Мари-Жозеф влетела в объятия брата.
— Сестра, что
Он прижал ее к себе, и само его живое присутствие было ей утешением.
— Мне привиделось, что ты умер, мне показалось…
— Умер? — переспросил он. — Ну вот еще! — Он улыбнулся. — Даже не сплю, хотя и очень хотел бы. Что тебя так напугало?
— Ваша милость… — напомнил слуга.
— Хорошо, иду, уже иду.
Ив снова обнял ее, живой, теплый, надежный. Он достал платок и отер слезы с ее щек, как будто они вернулись в детство и она вновь стала маленькой девочкой, ударившей ножку о камень.
— Мне показалось…
Видения, представшие ей во мраке сада, рассеялись в свете свечей в его комнате.
— Я кормила русалку…
— В темноте? Ничего удивительного, что ты так испугалась. На будущее не стоит ночью гулять по саду в одиночестве. Бери с собой Оделетт.
— Ты прав, наверное, это все из-за темноты, — согласилась Мари-Жозеф, не переставая думать: «Как странно, раньше я никогда не боялась темноты».
— Ваша милость, прошу вас…
— Не называйте меня так! — осадил Ив лакея. — Иду.
— Куда ты? — спросила Мари-Жозеф.
— К его величеству. Препарировать русалку.
Фонтан люминесцировал, наполняя шатер свечением не то гнилушек, не то блуждающих огоньков. Сияли раковина тритона, копыта и морды солнечных коней, словно они неслись по холодному пламени и выдыхали его из ноздрей.
Мари-Жозеф зажгла фонари; свечение исчезло. Русалка посвистывала, напевала и плескалась, надеясь привлечь внимание Мари-Жозеф.
— Я не могу сейчас играть с тобой, русалка, — прошептала Мари-Жозеф. — Вот-вот прибудет его величество!
Она проверила, точно ли атласные ширмы непрозрачны и надежно ли скрывают от взора живой русалки мертвую, а потом отвела наброшенный на тело парусиновый саван. Под ним обнажился труп, на пол посыпались опилки, зазвенел колотый лед. На парусине расплылись пятна противогнилостного раствора и запекшейся крови. Взору Мари-Жозеф предстали вскрытые ребра морской твари, с которых Ив уже совлек кожу и мышцы. Одна рука и одна нога были рассечены до кости.
Возле шатра раздались скрип королевского кресла на колесах, хруст гравия под лошадиными копытами, тяжелые шаги. Ив поклонился его величеству и графу Люсьену. Глухонемые слуги ввезли кресло в шатер. Граф Люсьен шагал рядом. За ними четверо носильщиков внесли портшез с белыми бархатными драпировками в золотых кистях. Мари-Жозеф плотнее завернулась в темный плащ Лоррена, стоя рядом с ящиком для живописных принадлежностей и надеясь как можно меньше привлекать к себе внимание.
— Я счел за лучшее исследовать внутренние органы морской твари без посторонних, — объявил король.
— Ваше величество, — сказал Ив, — морские твари — обычные животные.
Глухонемые
Его величество не стал отпускать глухонемых; он почти не замечал их существования. Граф Люсьен, слегка опиравшийся на трость, не отходил от короля ни на шаг. Мари-Жозеф в ответ на его вежливый кивок быстро присела в реверансе. Ив помог его святейшеству выйти из паланкина и подвел его к креслу.
Лицо старца побледнело от изнеможения, он тяжело опирался на руку Ива. Его величество встал с кресла и, прихрамывая, прошел к секционному столу, лишь немного опираясь на плечо графа Люсьена. Казалось, он не в силах отвести зачарованный взгляд от морской твари. Людовик не обнаруживал никаких признаков усталости, хотя и бодрствовал всю ночь; даже подагра не терзала более его ногу.
— Все свойства русалки, которые я успел изучить, — начал Ив, — все мышцы, все кости имеют соответствие у всех млекопитающих, известных натурфилософии.
— Отец де ла Круа, — прервал его король, — я поручал вам не установить, что объединяет морских тварей с прочими, а определить их неповторимые черты.
— Сейчас я это выясню, ваше величество.
Ив взял самый массивный ланцет.
— Ты готова, сестра?
Мари-Жозеф положила в ящик чистый лист бумаги.
Ив вскрыл брюшную полость русалки, обнажив внутренние органы. Желудок и кишечник сморщились, плоские и пустые. Возможно, водяной до конца сопротивлялся попыткам накормить его силой. Мари-Жозеф было жаль его, но втайне она радовалась, что, когда Ив пронзит внутренние органы водяного, они не лопнут, залив своим содержимым его величество и его святейшество.
— Кишечник довольно короткий для существа, кормящегося главным образом водорослями и лишь иногда лакомящегося рыбой, — заключил Ив. — Отсюда я делаю вывод, что водоросли легко перевариваются.
Он аккуратно вырезал кишки, по ходу вскрытия делая наблюдения и замеры, забирая образцы и помещая их в банки со спиртом. Мари-Жозеф зарисовывала все стадии вскрытия, насколько позволял ей слабый свет фонаря. У морской твари обнаружился аппендикс, несвойственный большинству животных. Ив вырезал почки, поджелудочную железу, мочевой пузырь; он даже поискал в желудке и почках камни. В нижней части брюшной полости не оказалось ничего необычного или удивительного. К таким результатам можно было прийти, препарируя тело любого животного или даже человека.
Его величество взирал на этот процесс с растущим нетерпением, а его святейшество — с растущей неловкостью. Граф Люсьен оставался совершенно невозмутимым.
Ив вскрыл долотом грудину. Он отделил грудную клетку, обнажив легкие и сердце.
— Так я и думал, — пробормотал Ив. Он осторожно прощупал грудную клетку, отведя в сторону доли легких, чтобы открыть сердце и различные железы. — У этого существа нет органов, присущих рыбам, например жабр или плавательного пузыря. Оно более напоминает дюгоня. И, как вы заметили, ваше величество, оно обладает всеми внутренними органами, свойственными обычным млекопитающим.