Луна, луна, скройся!
Шрифт:
Перед Пшемыслем в дверь стучатся. Открыв, я обнаруживаю проводника. Он бледен и кажется испуганным. Скользнув в купе, он быстро затворяет за собой дверь.
— Барышня, — его голос взволнован и тих, и это сочетание мне не нравится. — У вас есть какое-нибудь кашне или верхняя одежда с глубоким капюшоном?
Ничего себе вопросы.
— Что случилось?
— Вы не слушаете радио?
— Нет.
— Пруссия депортировала со своей территории всех евреев, цыган, славян и литовцев. Без имущества. Часть из них избиты или стерилизованы. В Пшемысле беспорядки. Избито уже несколько десятков немцев. Барышня, я думаю, вам лучше
Я качаю головой. Новость меня ошеломила. Конечно, я цыганка по отцу, и симпатии толпы сейчас теоретически на моей стороне, но бить-то будут не по батюшке, а по лицу. Куда мне идти? Я так и не обзавелась близкими друзьями, а где сейчас мой брат, я не представляю.
Проводник вынимает из кармана записную книжку и ручку, быстро пишет адрес.
— Вот, это мой дом. Я позвоню своим, они вас пока укроют. Вам главное туда добраться. Будьте осторожны.
— Я не знаю, как вас благодарить, — с чувством произношу я. Добрый человек качает головой:
— Разве за такое благодарят… Поторопитесь одеться.
Он выходит, и я, путаясь в широченном подоле, надеваю праздничную юбку — ярусная, цветастая, она просто кричит: «цыганка!». Волосы я убираю в хвост и прикалываю его вокруг головы заколками, сверху повязываю пёстрый шарф. Унизываю руки браслетами и кольцами. Надеваю куртку, натягиваю на голову капюшон — лицо утопает в тени, только концы шарфа спускаются на грудь. Маскировка очень ненадёжна — достаточно, чтобы ветром сдуло капюшон, и мой нос, мои скулы выдадут привлекут внимание мгновенно. Надо быть крайне осторожной.
Когда я выхожу на перрон, сердце колотится отчаянно. Глупо, но мне казалось, что там, прямо на вокзале, стоит волнующаяся, злая толпа и высматривает среди пассажиров курносые лица. Конечно, ничего такого нет и в помине.
Я беру такси прямо на вокзальной площади. Стараясь одновременно заикаться и пришепётывать, называю адрес и прошу включить радио. Мне не хочется болтать с шофёром. Мой чёртовы прусские согласные…
— Тысячи депортированных людей всё ещё стоят на нейтральных полосах между границами Пруссии и Австрии. Вена отказывается принимать их или пропускать через свою территорию. Положение критическое, у некоторых депортантов нет тёплой одежды, почти никто не успел взять с собой еду при выселении. Галиция, Польша, Богемия, Моравия, Словакия, Королевство Югославия, Россия и Католическая церковь выражают официальный протест австрийским и прусским властям. Венский архиепископ обратился к пастве с воззванием собрать еду и одежду несчастным. Иудейская община Австрии также начала приём гуманитарной помощи в пользу депортированных. Галиция официально предлагает политическое убежище двум тысячам бывших прусских граждан из числа принятых Польшей и Россией. Богемия, Моравия и Словакия, также готовые принять пострадавших от произвола прусских властей, требуют от Австрии пропустить депортированных через свою территорию, — вещает радио.
Что, многорогий меня сожри, вообще происходит? В голове не укладывается. Какая-то глупость, чушь. Как так можно поступать?
— У вас родственников там нет? — спрашивает таксист.
— Б-б-были в К-кёнигсб-б-берге. Но у н-н-нас т-т-телефонов д-д-друг д-д-друга нет… Н-н-не знаю, г-г-где сейчас.
— Попробуйте отправить запросы в польское и российское посольства. Будем надеяться, не на австрийской границе
Я неопределённо мычу.
У меня звонит телефон. Номер не определяется. Я скидываю.
Таксист помогает мне вынести сумки на тротуар, и я оглядываюсь, пытаясь вычислить, какой подъезд дома мне нужен. Но навстречу мне уже спешат полная женщина и долговязый парнишка лет семнадцати.
— Вы с поезда? — вполголоса спрашивает меня фрау. Лицо её напряжено.
— Да, а вы…
— Меня зовут Бина Барац, я его жена. Это наш сын Михась.
«Его» очевидно значит — проводника. Долговязый Михась подхватывает мои сумки, и мы торопливо входим в подъезд.
Уже в уютной, хотя и немного тёмной хатке я скидываю, наконец, капюшон, и представляюсь:
— Лилиана Хорват.
— Хорват? — переспрашивает удивлённо Бина. Она ожидала услышать несколько более немецкую фамилию.
— Я прусская цыганка. Живу в Галиции с шести лет. Но у меня на лице, — я усмехаюсь, — этого не написано. Если бы ваш муж не предупредил меня, я бы так и вышла на улицу. Я же ничего не знала…
— Просто ужасно, — с чувством произносит Бина. — Повсюду бьют немцев, хотя и половина из них не связана с Пруссией или Австрией чем-то, кроме корней. Есть уже смертельные исходы. Я тоже возмущена поведением Кёнигсберга и Вены, но устраивать погромы! Даже некоторые Михасевы друзья… никогда бы не подумала раньше. У вас в Пруссии оставались родственники?
— С материнской стороны, поляки.
— Как они?
— Не знаю. Мы очень давно не общались. Надеюсь, уже в Польше.
— Хоть бы так! Да что же я держу вас в прихожей, пройдёмте в гостиную, выпьем чаю.
Бина оказывается интеллигентной, приятной в общении женщиной и лёгкой беседой быстро развеивает моё напряжение. Она вспоминает, что раз или два видела мой танец:
— Я тогда ещё удивилась, вроде бы не цыганка, а так хорошо танцует!
Сама она работает библиотекарем, а долговязый Михась учится в железнодорожном училище. Мне с некоторым трудом удаётся уговорить их брать у меня деньги за проживание — я размахиваю в воздухе банкнотами и расписываю, какие удачные были в Праге гастроли:
— Вы же сами понимаете, рождественские празднования! Я богата, как Форд! Всё, что мне надо — тихий уютный уголок.
Мне, оказывается, уже освобождена комната Михася. Небольшая спаленка, в которой всё, что помещается — кровать, да комод, да книжные полки на стене. К обоям приколоты постеры с фотографиями популярной словацкой рок-группы. Я присаживаюсь на постель, пытаясь собраться с мыслями и выстроить хоть какой-нибудь план действий. В этот момент телефон снова звонит.
— Да?
— Лилиана, вы где? — голос Батори в трубке напряжён. Неужели он наконец потерял меня из виду?
— Я там, где я хочу быть.
— Вы в безопасности?
— Абсолютной.
— Лилиана, я могу сейчас вывезти вас в Венгрию или Австрию.
— Спасибо, не надо. Тем более в Австрию.
— Что за ребячество! Впрочем, как знаете. У меня есть ещё одно отличное предложение. Вы могли бы пожить у меня в апартмане. Вполне возможно, что это сейчас самое безопасное и защищённое место в Пшемысле. Хотя бы потому, что там присутствую я.
— Благодарю, но мне придётся испортить вам ещё один красивый жест. Если я окажусь в комнате с вампирским ящиком, у меня могут взыграть рефлексы, получится некрасиво: вы мне убежище предоставляете, а я вас на колбасу…