Луна, луна, скройся!

Мазикина Лилит Михайловна

— Ясно.

— Одежду мы тебе купим полностью новую. По-цыгански тебе теперь одеваться нельзя.

— Почему?

— Угадай, как быстро упырь сообразит, что белокурый цыган, которого он видит — «волк»?

— Ясно.

— Не бойся, в гостях у цыган будешь одеваться моднее всех. Волосы лучше всего сбрить… но ты же не согласишься, да?

Мотает белобрысой башкой.

— Поэтому мы только подстрижём их чуть короче. Чтобы легко можно было скрыть капюшоном.

— Ясно.

— Если кто-то позвонил в дверь, а меня дома нет, не подходить. Даже просто в прихожую —

не выходить.

— Ясно.

— Спать будешь вот на этом диване.

— Ясно.

— Если вдруг увидишь на кухне вампира с косичкой на затылке, не трогай и не пугайся. Он мой.

Молчит. Смотрит.

— Что язык проглотил? Тёмно стало? — с вызовом спрашиваю я.

— Нет… Ясно.

— Молодец. Как у тебя с образованием?

— Школа.

— Полностью?

— Да.

— Значит, приспособим тебя на какую-нибудь работу со временем.

— Зачем?

— Затем, что на добычу надейся, а сам не плошай.

— Ясно.

— Есть хочешь?

— Нет.

— Тогда иди голову помой. Я сейчас мастера на дом вызову. Будем тебе красоту твою обстригать.

Без рубашки, нахохленный, Кристо выглядит совершенным пацанёнком. Худой — но не костистый, как Пеко, а гладкий, с равномерно развитыми уплощёнными мышцами. На коже цвета топлёного молока — неожиданно тёмные соски. Пока парикмахерша бегает вокруг, отхватывая серебристые пряди, снова рассматривает в воздухе что-то невидимое нам, простым смертным.

— Готово, — объявляет мастер, ловко сворачивая с пацанячьих плеч вафельное полотенце. На затылке она оставила Кристо тонкую прядь, спускающуюся по шее.

— Состригите это, пожалуйста, — прошу я.

— Почему? Что он будет как французский коммунар? — удивляется женщина.

— Он цыган, у нас не принято.

Мастер с интересом взглядывает на меня и щёлкает ножницами над тонкой кузеновой шеей.

— А вы не та цыганка, которая по-немецки тогда пела? — спрашивает она.

— Да.

— Вы очень смелая девушка! Дай Бог вам и братишке вашему всякого счастья! Не знаю, как вас не побили.

— Ну, положим, полторы недели с сотрясением мозга я потом отвалялась, — говорю я. Специально для Кристо: не хватало, чтоб он заразился подобной «смелостью». И тут же вспоминаю, что пока он и двух слов из нашего разговора не понимает.

Женщина сочувственно цокает языком:

— Вот же озверел народ!

Я угощаю её кофе. Кристо пьёт с нами, так сосредоточенно, словно делает это впервые в жизни.

Я неловко меряю его сантиметром — шею, плечи, грудь, особенно неловко — бёдра. Кристо стоит неподвижно, подняв руки за голову, и снова рассматривает пространство. Вот же человек, которому всегда есть чем себя занять — и потому есть чем отвлечь себя от конфузливости ситуации. Результаты измерений я вписываю в специальные окошечки на сайте, предлагающем рассчитать размеры одежды. Конечно, от того, что на примерку кузена сейчас не потащишь, купить можно только что-то простое и невзыскательное к фигуре: майки, водолазки, толстовки, балахонистые куртки. Джинсы и кроссовки у него есть, остальное — подождёт. Наверное, я похожа сейчас на молодого отца, которому предъявили из роддома

младенца, и он, наконец, должен быстро закупить всё то, что этому младенцу нужно и что народные суеверия запрещали ему покупать вдумчиво и неторопливо заранее. И точно так же пытаюсь сообразить: что ещё забыла? Что ему ещё надо — обязательно?

— Телефон у тебя есть?

Мотает головой. Лёгкие волосы больше не взлетают от этого движения — слишком короткие стали.

Телефон нужен обязательно. Меня же чуть не весь день дома не будет, надо с ним связь держать.

— Давай я тебе чаю сделаю?

— Что?

— Ты вся взбудораженная. Давай ты посидишь, а я тебе чаю сделаю?

Наверное, именно такое потрясение испытал бы тот молодой папаша, если бы младенец открыл свой розовый беззубый рот и вместо того, чтобы заплакать — заговорил. Я так настроилась на то, что мне теперь надо заботиться о пареньке, что проявление ответной заботы вышибает меня из колеи.

—Хм… да, ладно. Да. Отличная идея. Я пока закажу тебе одежду.

И ещё носки и бельё. Наверняка у него не очень большой запас. И бритву тоже надо: над верхней губой блестит белёсая полоса щетины. И зубную щётку. И мужские носовые платки. Я стремительно прощёлкиваю страницы сайта, отбирая в корзину необходимые предметы. И мужской дезодорант!

Неужели ничего не забыла, а? Нет? Тогда — заказать, доставка курьером.

— Вот. Сахар я уже положил.

Я хватаю кружку и делаю глоток, который тут же, плевком, возвращаю: чай слишком горяч, я обожгла язык и щёки. Я горестно мычу и убегаю на кухню полоскать рот холодной водой.

— Когда делаешь мне чай, обязательно разводи холодной водой. Из фильтра.

— Ясно.

Гуманитарный лагерь многолюден и шумен. Власти Галиции придумали хитрый способ, чтобы избежать толп тунеядцев, бродяг и безработных, захлестнувших Словакию: не раздавать гражданства, а находить родственников в странах Венской Империи. Предполагается, что переезд именно к родным и получение одного с ними гражданства поспособствуют более быстрой интеграции депортантов, то бишь родственники, у которых поначалу и будут проживать люди, будут их пинать на предмет найти работу и снять себе угол. В результате лагерь пока расселяется медленно. Быстрее всех убывают цыгане: у большинства есть родственники в Богемии или Моравии, и, хотя их адресов и телефонов депортанты почти никогда не знают, но имена и примерные даты рождения называют уверено, так что разыскать их — всего лишь дело времени.

Обязанность по уборке территории возложена на самих депортантов. Сначала они её исполняли рьяно, но, чем меньше их остаётся, тем грязнее становится в лагере. Самая чистая территория именно у цыган: всё, что может быть сдано в переработку за деньги, быстро собирают шустрые, всегда всклокоченные цыганята. Они бы и возле других бараков собирали, но там их гоняют, опасаясь, что стянут чего-нибудь нужное или ценное заодно с пустыми бутылками и рваными коробками. Очень аккуратно убираются верующие евреи и бывшие профессора — то ли в силу большей стойкости духа, то ли от большей чистоплотности.