Луна над заливом
Шрифт:
Она чуть кашлянула и уже открыла рот, чтобы игриво позвать хозяина, когда в темноте рядом с нею возникло некое почти неощутимое движение, и сильная ладонь закрыла ее лицо.
От неожиданности Татьяна резко дернулась, не устояла на высокой неудобной платформе босоножек и подвернула щиколотку. Боль была такой острой, что она застонала. Ладонь, зажимающая ее рот, приглушила стон, и знакомый голос прошептал прямо в ухо:
— Тихо, это я!
Рука еще секунду задержалась на ее лице, а потом медленно соскользнула.
— Георгий!.. — прошептала Татьяна задыхающимся голосом. — Черти бы тебя взяли!.. Что ты здесь делаешь? С ума сошел? А если тебя увидели?
Георгий
— Балбес, — сказала она. — Безответственный тип. Со мной чуть инфаркт не случился… Ты вообще соображаешь, что ты делаешь?
— Очень хорошо соображаю, — кивнул он. — Если тебя раскусили, одной тебе ни за что не выбраться. А ты мне нужна. Поэтому я здесь.
— Да, но как…
— В окно, — перебил Георгий. — Это просто, если умеючи.
— На третий этаж? — недоверчиво спросила Татьяна и поморщилась от боли в лодыжке.
Это не укрылось от Георгия. Его лицо стало встревоженным.
— Ты что? Сердце?
— Да ну тебя, — она сердито нагнулась и начала растирать щиколотку. — Ногу подвернула на этих копытах. Из-за тебя. Как, интересно, ты собираешься отсюда выходить?
— Босиком, — ответил он серьезно, и присел, озабоченно разглядывая ее ногу. — Болит? Дай-ка, я посмотрю.
Он быстро ощупал ее лодыжку и с облегчением поднялся.
— Ничего страшного. Ни вывиха, ни растяжения. Пройдет. Прости, что я тебя напугал. Я не хотел, чтобы ты зажигала свет в этом номере.
— А почему ты решил, что меня раскусили? По-моему, я прошла совершенно спокойно, никто не догадался…
— Я не решил. Я предположил, что это может случиться. К тому же, тебя могли ждать в номере. И вообще. Есть одна вещь…
Он сунул руку под свитер и вытащил из-за пояса джинсов маленький, тускло блеснувший пистолет.
— Видишь? Он мне был нужен, а ты бы его не нашла.
— Если бы ты объяснил, где — нашла бы, — огрызнулась Татьяна, со страхом глядя на пистолет. — Ты что, собираешься из него стрелять?
Георгий молча посмотрел на нее и убрал пистолет назад за пояс. Татьяне стало стыдно. Что она, в самом деле, ребенок?.. Давно уже понятно, что история, в которую она угодила, вовсе не игрушки, и появление пистолета вполне закономерно.
Георгий подхватил с пола изящный кожаный кейс и снял с вешалки плащ.
— Я взял все, что мне было нужно, — тихо сказал он, нагнувшись к ее уху. — Теперь постараемся выйти отсюда без потерь.
Они подошли к окну. Татьяна почему-то оглянулась. В щель между неплотно задернутыми шторами просачивались цветные блики. По противоположной стене скользили тени, и комната вдруг показалась Татьяне похожей на внутренность волшебного фонаря.
— Ты видел этих, у входа? — спросила она тихо. — Двое. Не знаю, кто — полиция или твои знакомые… скорее, второе. Потому что еще один стоит на черной лестнице и разговаривает по-русски. Я не думаю, что полиция в Нью-Йорке внезапно перешла на русский язык.
— Как ты прошла мимо этого третьего? — голос Георгия звучал напряженно. — И тогда должен быть еще четвертый, здесь, на этаже, у лифта.
— Не знаю, я четвертого не видела… может, он отходил куда-нибудь. А как прошла… ну, очень просто. Он ко мне — по-русски, а я к нему — по-английски, как из пулемета, да с итальянской жестикуляцией. Он-то караулил не слишком молоденькую русскую дамочку, — Татьяна усмехнулась в темноте. — А тут итальянская шлюха…
— Молодец, —
Он раскрыл свой кейс. Таня приглушенно ахнула: в кейсе были плотно уложенные пачки денег. Георгий очень быстро переложил часть пачек в ее сумочку, застегнул замок, ремешок сумочки перебросил через ее плечо и голову наподобие того, как носили когда-то почтальоны. Теперь сумка никак не могла свалиться с плеча и потеряться. Покончив с этой операцией, он ободряюще улыбнулся Татьяне и сказал:
— Ну, вот, порядок. И еще. Даже если со мной что-нибудь случится… В общем, Таня, я по пути сюда оставил в скверике возле Публички под первой скамейкой справа, если смотреть от входа, смятую банку из-под кока-колы. В этой банке листок бумаги, на котором написано, как ты сможешь отыскать клад, если меня не будет. Замолчи! И слушай. Единственное, что ты должна мне пообещать, это ни при каких обстоятельствах не вывозить сокровища из России. Поняла?
И, поскольку Татьяна молчала, он настойчиво повторил:
— Поняла?
Она кивнула. Ей неожиданно стало так холодно, что предплечья покрылись гусиной кожей. Георгий заметил ее состояние и легонько привлек ее к себе.
— Танька, — шепнул он ей в самое ухо. — Прорвемся. Не бойся. Это я так… на всякий случай. Ну, пошли. Хватит лирики, иначе нам обоим не поздоровится.
Он надел плащ, застегнул его на верхние пуговицы, а полы завязал на животе, так что получилась куртка. Татьяна сняла свои босоножки, он сцепил их ремешками и прицепил к поясу. Вид получился смешной и немного пугающий — как у сумасшедшего спецназовца с гранатами на животе. Потом он отодвинул штору, открыл окно и осторожно выглянул, стремительно и бесшумно перебросил ноги через подоконник и сразу исчез. Татьяна набрала в грудь побольше воздуха, резко выдохнула и выбралась за ним.
Балкон был таким, как и большинство здешних балконов — железное переплетение, вариант пожарной лестницы. Красться по нему, пригибаясь, было неудобно. Татьяна согнулась, насколько могла низко, и тщилась скользить так же бесшумно, как Георгий, двигавшийся впереди, будто тень. Ей очень мешала узкая кожаная юбка, и она, недолго думая, подтянула ее повыше, обнажив бедра так, что стали видны трусики. «Снизу, должно быть, неплохой видик», — подумала она, и от этой мысли ей стало так смешно, что она чуть не расхохоталась вслух. Она понимала, что это — нервное, и, пытаясь удержаться от смеха, чуть не пропустила момент, когда Георгий остановился и замер, прижавшись к стене. Татьяна моментально перестала давиться хохотом и с колотящимся сердцем прильнула к каменной кладке вплотную к нему. Она чувствовала своим плечом, прикрытым только прозрачным капроном блузки, его предплечье, горячее даже сквозь рукав плаща.