Луна жестко стелет
Шрифт:
– Разумеется, – небрежно согласился председательствующий, – Проработаны все юридические аспекты новой политики. За малыми исключениями примерно девяносто один процент колонистов либо прямо, либо косвенно располагает гражданством тех или иных государств – членов Федеративных Наций. Те из них, кто пожелает вернуться к себе на родину, вправе сделать это. Довожу до вашего сведения, что Главлуна рассматривает план, в соответствии с которым обязательства по реэтапированию будут осуществлены… Вероятно, под надзором Красного Креста и Красного Полумесяца. Мог бы добавить,
И заулыбился, будто так и надо.
– Понял, – сказал проф. – В высшей степени гуманно. Исходил ли при этом комитет, – или Главлуна, – из того факта, что большинство, а я бы сказал: «практически всё», население Луны физически неспособно жить на вашей планете? Что за время своей принудительной и длительной ссылки оно подверглось необратимым физиологическим изменениям и до конца жизни не сможет пребывать в комфорте и добром здравии в гравитационном поле, шестикратно более сильном, чем то, к которому применились их организмы?
Вонючка губы поджал, будто ему впервые в голову пришло.
– Опять же, если говорить лично обо мне, я не располагаю данными, безусловно подтверждающими правоту ваших слов. У одних это так, у других – иначе. Люди разные бывают. Например, ваше присутствие здесь доказывает, что возвращение на Землю для жителя Луны не связано со смертельным риском. В любом случае у нас нет намерения возвращать кого бы то ни было принудительно. Мы надеемся, что многие предпочтут остаться. Мы надеемся поощрить многих к эмиграции на «the Moon». Но это дело индивидуального выбора в пределах свобод, гарантируемых Великой Хартией. А что касается упомянутых физиологических изменений – это не оговорено законом. Если кто-то благоволит считаться с этим или во имя своего блага предпочтет «the Moon» в качестве места проживания, – это его личное дело.
– Понял, сэр. Мы свободны. Свободны либо оставаться на Луне и трудиться по нормам и ставкам, которые установите вы, либо вернуться на Землю, чтобы здесь умереть.
Председательствующий пожал плечами.
– По-вашему, так мы душегубы. Ничего подобного. Да будь я молод, я сам выехал бы на «the Moon»! Величайшие возможности! Вы просто искажаете факты, но это меня не волнует. История оправдает нас.
Я надивиться не мог на профа: он не боролся. Тревожно сделалось: столько недель напряжения и вдобавок дурная ночь. А он всего-навсего сказал:
– Высокочтимый господин председательствующий, я полагаю, вскоре будет возобновлена отправка на Луну. Нельзя ли устроить моего коллегу и меня на первый же корабль, который туда отправится? Ибо приходится признать, сэр, что гравитационное недомогание, о котором идет речь, в наших случаях – сугубая реальность. Наша миссия окончена, мы нуждаемся в возвращении домой.
(И ни слова насчет барж с зерном. И насчет зафитилить булыганами тоже ни слова. И насчет ни к чему бить корову. На слух, проф был просто уставши.)
Председательствующий подался вперед и сказал со злобной радостью:
– Профессор, тут есть ряд трудностей. Говоря без обиняков, вам,
Проф вздохнул.
– Ваша точка зрения мне понятна. Могу ли рассчитывать на извинительное отношение присутствующих? Я крайне утомлен.
– Разумеется. Вы задержаны в распоряжении настоящего комитета. Дальнейшие слушания отложены. Полковник Дэвис!
– Сэр?
Я как раз разворачивал коляску, чтобы выкатить профа, поскольку нашу обслугу в зал не допустили.
– Позвольте на одно слово. У меня в кабинете.
– Хммм, – глянул я на профа, а у него глаза закрыты, и гид, как без сознания. Но пальцем мне тычет, в сторону этого типа тычет. – Высокочтимый господин председательствующий, я больше нянька, чем дипломат. Мне поручено присматривать за ним. Он старик, он больной.
– Персонал о нем позаботится.
– Тогда… – пристроился к профу поплотнее, как мог на своей коляске, нагнулся к нему. – Проф, насчет вас порядок?
А он одними губами шепчет:
– Разведай, чего он хочет. И не ершись. Но потяни резину.
Раз-два, и мы с председательствующим остались нос к носу, двери звуконепроницаемые, но это ничего, не значит: в самой комнате дюжина ушей, и еще одно – в моей левой руке.
– Рюмочку? – говорит. – Или кофе?
– Нет, благодарю вас, сэр, – отвечаю. – Здесь вынужден воздерживаться.
– Предположим. Вам действительно никак без этой коляски? Вид-то у вас здоровый.
– Мог бы, если придется, встать и пройтись по комнате, – отвечаю. – Мог бы при том заслабнуть. Или даже хуже. Предпочитаю не рисковать. Шестикратный вес против моей нормы. Сердечко не приучить к такому.
– Предположим. Полковник, я слышал, у вас была нелепая неприятность в Северной Америке. Весьма сочувствую, причем от души. Некультурное место. Терпеть не могу заглядывать в те края, когда приходится. Полагаю, вы теряетесь в догадках, зачем вы мне понадобились.
– Нет, сэр. Думаю, вы сами скажете, когда сочтете нужным. Теряюсь в догадках, почему вы называете меня «полковником».
Он хохотнул, как залаял.
– Предположим, по привычке. Всю жизнь приходилось блюсти протокол. Но, впрочем, это звание в дальнейшем может сослужить вам службу. Скажите, что вы думаете о нашем пятилетнем плане?
Что срань он подлая.
– Он выглядит тщательно продуманным.
– Причем весьма тщательно. Полковник, вы на вид разумный человек, а уж я-то знаю: это именно так и есть. Я знаю всё ваше прошлое, мне известно каждое сказанное вами слово и почти все ваши мысли с той минуты, как вы ступили на Землю. Вы родились на Луне. И вы считаете себя патриотом? Я имею в виду, Луны?