Луначарский
Шрифт:
Академик Шалва Нуцубидзе был человеком большой культуры. В начале 1930-х годов его упрекали в том, что он не освоил философские труды Сталина и все еще не перешел на платформу марксизма. Нуцубидзе отвечал: «Даже на вокзале только человек без багажа может легко и быстро перейти с одной платформы на другую. У меня же есть научный багаж».
Глава тридцать шестая
ОПАСНОСТЬ НАЦИЗМА
Если не жертвовать здравым смыслом, ничего нельзя познать в алогичной истории мира. Кто не понимает прошлого, тот обречен на его повторение.
В начале 1930-х годов Луначарским был написан ряд статей, направленных против германского
Борьба Луначарского против войны и против фашизма была чрезвычайно важна для «текущего момента», для складывавшейся исторической ситуации. Мысли, высказывавшиеся им по этим проблемам, надолго сохранили свое значение и оказались актуальными и через десять лет после смерти Луначарского, и через сорок лет, и сегодня. В антифашистской книге «Второстепенный враг» А. Дюков пишет о Втором Великом съезде ОУН, состоявшемся в оккупированном фашистами Кракове. Участники съезда так самоосознавали себя и свои задачи: «Организация Украинских Националистов борется с жидами как с опорой московско-большевистского режима, объясняя одновременно народным массам, что Москва — это главный враг». Поляки и сочувствующие советской власти украинцы уничтожались боевиками ОУН и УПА наряду с евреями, массовое уничтожение «чужинцев» и «предателей» — одна из главных характеристик крайнего и радикального национализма. Его сторонники раздают нелестные характеристики деятелям истории и культуры: «культурный идиот» Луначарский, просто «идиот» — Альенде, «кретин Мао Цзэдун», «несчастный кретин» Эйзенштейн, «урод» Сукарно — президент Индонезии.
Илья Смирнов убедительно утверждает некорректность отождествления сталинизма и гитлеризма: «Преступления Сталина проистекают из глубокого извращения идей, которые являлись разумными и справедливыми. В нацизме же с самого начала портить и извращать было нечего. В нем не содержалось ничего такого, чем культурный человек середины XX столетия мог искренне обмануться. Но в России 90-х годов коммунизм оказался не просто равноценен нацизму. Официальные идеологи пришли к выводу, что коммунизм хуже. Крайняя демонизация советской эпохи была необходима им для самооправдания». Выполнялась стратегическая идеологическая задача оправдания развала СССР и замены во многих случаях приватизации «прихватизацией» общественной собственности.
Луначарский поехал в Берлин лечить глаза, но лечение не помогло.
В Берлине Луначарский постарался посмотреть спектакли, встретиться с интересовавшими его людьми. Его жизнь всегда была богата ярким и интересным общением. Он встречался почти со всеми
Нынче Луначарскому предстояла встреча с великим физиком Эйнштейном. Берлин. Габерландштрассе. Красивая дама с густыми седыми волосами пригласила Луначарского пройти в маленькую комнату, заставленную тяжелой мебелью. Эта была фрау Эльза Эйнштейн — женщина, которая каждую минуту жизни отдавала своему знаменитому мужу и которая постоянно была обеспокоена защитой его от житейских неурядиц, бытовых забот и всего, что способно отвлекать от любимого дела. Фрау Эльза, видимо, относясь к мужу как к взрослому ребенку, сделала ему замечание:
— Альберт, ты же сам назначил встречу на пять часов и не должен был начинать работу.
— Да, да, извини. Извините, господин Луначарский. Рассеян…
Навстречу Луначарскому поднялся высокий человек с бледным лицом, изборожденным морщинками. Одет он был в поношенную кожаную куртку, из-под которой виднелся серый свитер из английской шерсти.
Европейская пресса включила Луначарского в число ста наиболее знаменитых европейцев. Однако живущий совершенно несветской и несуетной жизнью ученый вряд ли знал треть этих знаменитостей, но с Луначарским был знаком еще с 1926 года.
— Приветствую вас в моем доме. На каком языке вы предпочитаете общаться? — спросил Эйнштейн по-немецки.
— Добрый день. Я полагаю, что нам удобнее всего будет говорить по-немецки.
Эйнштейн пригласил Луначарского в кабинет и усадил в глубокое мягкое кресло, сам же извинился и попросил разрешения ходить по кабинету Он объяснил, что так для него привычнее и удобнее разговаривать.
— Я уже встречался здесь, в Берлине, с одним русским министром — это был господин Чичерин. Он мне много рассказывал о вашей революции и социализме. Вы второй русский министр, с которым я знакомлюсь. Говорят, вы, русские, очень много работаете. Сколько часов в день вы, например, отдаете делам?
— Все время, кроме, в среднем, пяти часов сна и в общей сложности часа, уходящего на умывание, одевание, завтрак, обед, ужин…
— Восемнадцать часов! Это много! Я не могу так долго работать. Больше трех-четырех часов в день у меня не получается. Я не трудолюбивый человек.
— А сколько времени у вас уходит непосредственно на то, чтобы писать?
Эйнштейн отшутился:
— О, сколько-нибудь значительные мысли приходят ко мне так редко, что я их запоминаю. Я почти не пишу. Разве что письма…
Луначарский улыбнулся:
— Ваши научные успехи удивительны и имеют огромный международный резонанс. У нас в стране вас высоко ценят.
— О да, у моих научных работ огромный резонанс. Я часто получаю письма от женщин из разных стран с сообщением, что они своего сына назвали Альбертом, а один сигаретный фабрикант как-то сообщил мне, что он назвал новый сорт сигарет «Относительность».
— Господин Эйнштейн, а каковы ваши представления о современной ситуации в Германии?
— Мне трудно сказать, я не политик. Здесь, в Берлине, сейчас растут националистические и реваншистские настроения. Недавно меня попросил о рекомендательном письме в прусское министерство просвещения физик Инфельд. Я вынужден был ему отказать. Вернее, я попросил Планка, чтобы он написал эту рекомендацию, ибо так будет действеннее. Его рекомендация значит много больше, чем моя.
— Почему? — с недоумением спросил Луначарский.
Эйнштейн смутился, но заставил себя ответить:
— Потому что они националисты и антисемиты.
— Однако это даже с патриотической точки зрения невероятно. Ваши работы делают честь немецкой науке. Кроме того, они и с практической точки зрения могут быть полезны.
Тихо, с неловкой усмешкой Эйнштейн ответил:
— Они могут быть полезны и для промышленности… и, к сожалению, для военного дела…
— В нашей стране антисемитизма нет и не может быть.