Лунка серебристая
Шрифт:
Мне захотелось сфотографировать гнездо. Но осы не подпускали близко, взмывали в воздух, а я, посрамленный, удирал со всех сил.
Нет, лучше к гнезду не подходить, пока не успокоятся его хозяева, и побродить по долинке в надежде на встречи с другими насекомыми.
Вскоре я забыл про ос. Внимание отвлекли скопления ракушек погибших улиток. Они встречались большими группами с западной стороны кустиков и напоминали настоящие кладбища, хорошо заметными издалека ярко-белыми пятнами. Что побуждало улиток собираться перед смертью вместе? Вот бы разгадать эту
Но осы напомнили о себе. Что-то мне везет сегодня на встречу с ними или, быть может, их много в этом ущелье? Одно за другим я нашел пять гнезд, и вот странность: все они, как по заранее принятому строительному плану, располагались тыльной стороной на запад, а ячейками на восток. У всех гнезд одно правило не может быть случайным, и я задумываюсь, какой в этом заложен смысл.
Осы-защитницы всегда стерегут гнездо на ячейках, а тыльная поверхность пустует, или на ней сидят, когда спереди все места заняты. Рано утром в ущелье прохладно, осы коченеют, немы, глухи, беспомощны. Первые лучи восходящего солнца быстро согревают и приводят в чувство бдительных собственниц. Разве в этом не резон!
Наступает день. Южное солнце нещадно льет на землю жаркие лучи. Гнездо в это время направлено к нему узким краем, боком и не сильно нагревается. И в этом оправдывается расчет!
А к вечеру не бывает холодно. К тому же заходящее солнце слегка согревает тыльную поверхность гнезда.
И еще есть одно преимущество. По ущелью, тянущемуся с севера на юг, днем дуют ветры снизу вверх, ночью же сверху вниз. Иногда ветер разыгрывается не на шутку. Эти бризы меньше раскачивают гнездо, находящееся к ним боком. Обстоятельство неплохое, особенно в мелких кустиках, для хрупкого, сложенного из осиной бумаги гнезда.
Вот сколько достоинств! И осы издавна, руководствуясь компасным чувством, строят гнезда фасадом на восток, тылом — на запад. Конечно, не везде так себя ведут осы, и все здесь рассказанное присуще, наверное, тайгакским осам. Кто знает, вероятно, наши отгадки не открывают все сложное, заложенное в таком простом и маленьком факте.
Прежде чем покинуть Тайгак, я решаю еще раз сфотографировать первое гнездо. Оно само открытое, красивое и удобное для съемки. Осторожно, очень медленно протягиваю вперед фотоаппарат, едва дыша, устраиваюсь рядом. Каждое движение отнимает уйму времени. Осы насторожены, вздрагивают. Но на этот раз благосклонно позируют, и мы расстаемся без всяких конфликтов.
Алексей — егерь Карачингильского кордона — мне сочувствует:
— Тяжелая у вас работа. Целый день на солнце, в жару. Да такая мелочь, букашки, бяки всякие!
Я же рад своей профессии охотника за неразгаданными тайнами жизни насекомых. А жара и сухость в тягость только тому, кто не видит интересного.
Сегодня я ничего не встретил интересного и поэтому возвращался с поля усталый, изнывая от зноя, и рощица каратуранги с прохладным ручьем мне казалась райским уголком. Вблизи кордона по дороге навстречу
— Сейчас я вам покажу штуку, — сказал Алексей. — Поймал ее на столе. Ни на что не похожа. Ни паук, ни насекомое, ни мокруша. Все время лежит, мертвой притворяется, а иногда не стерпит, шевельнется. Ноги раскорякой, брюха нет, крылья торчком. Бяка какая-то!
Мне не до находки Алексея. За несколько дней жизни на кордоне он донял любопытством. Все время тащит насекомых, спрашивает:
— Какая штука на голове? Усы. И такие дивные!
— А что за иголочка сзади? Яйцеклад. И такой длинный!
— И у этой мелюзги есть сердце! — удивляется он. — И печень, и нервы, и почки?
Наверное, и сейчас что-нибудь тоже поймал обыкновенное. Я же устал, хочу пить, но покорно иду смотреть.
Алексей осторожно берет кусок газетной бумаги и медленно-медленно разворачивает его. Я всматриваюсь в небольшой комочек и не могу понять и поверить своим глазам. Мелькает мысль, что передо мной что-то совершенно необыкновенное, новое, очень интересное. Действительно, ни паук, ни насекомое, ни мокрица. Ноги раскорякой, брюшка нет, и крылья торчком.
В доме сумрак, плохо видно. Алексей раскрывает занавески, распахивает маленькое окно. В комнату врывается жаркий воздух.
Я вынимаю лупу. Сейчас все выяснится. Но бумажка пуста. Бяка неожиданно исчезла, улетела, обманула нас. Я горюю.
Досадно потерять неизвестное насекомое. От этого оно кажется еще более необычным. Может быть, где-нибудь притаилось на полу?
Мы ползаем по комнате, сталкиваемся друг с другом.
— Нашел! — радостно кричит Алексей. — Опять притворилось мертвым.
Теперь я осторожен и медленно подношу к незнакомцу мокрый палец. Прилип, копошится, болтает одной ногой. Быстрее за лупу. А под ней…
Как велика сила воображения! Под лупой я вижу самую обыкновенную шкурку слинявшего паука. Вот на ней восемь больших выразительных глаз, щипчики с ядоносными крючками, корежистые ноги, покрытые шипиками и щетинками, скомканный комочек оболочки брюшка и панцирь груди, раздвоенный трещинкой на две части и похожий на крылья. Шкурка нежна, легка, легче перышка, и колышется от моего дыхания.
— Вот так бяка! — разочарованно говорит Алексей. — А я думал…
Я сижу в тени большого лоха на вьючном ящике и пишу отчет о работе.
Тугаи изнывают от зноя, а солнце такое яркое, что слепит глаза. Вокруг кипит разноликая жизнь, она везде, всюду и пульсирует быстро, неуемно, как сердце после усиленного бега.
Вот рядом со мною на широком листе невысокого тростничка примостился небольшой светлый в мелких пятнышках и полосках паучок-тенетник. Он бегает взад и вперед, волнуется, что-то затеял или потерял и никак найти не может. Но вот закрутился на одном месте. Взбалмошный какой-то или больной? Зачем так попусту тратить силы?