Лунная пыль. Я, робот. Стальные пещеры
Шрифт:
— Опять коммодор? Сколько можно о нем говорить?!
— Он всю жизнь провел в космосе. У него ни семьи, ни детей. Земля для него ничего не значит, он слишком мало жил на ней. Когда кончился срок службы, он, наверное, не знал, куда себя деть. Так что для него это происшествие — дар небес, коммодор сейчас просто счастлив.
— И пускай, он этого заслужил. Мне бы сделать хоть десятую долю того, что он совершил за свою жизнь. Только не похоже…
Пат заметил, что все еще держит в руках описи. Он уже успел забыть про эти злополучные листки, которые лишний
— Работа ждет, — сказал он. — Мы обязаны думать о пассажирах.
— Если мы задержимся здесь слишком долго, — ответила Сью, — пассажиры начнут думать о нас.
Она и не подозревала, как близки к истине ее слова.
ГЛАВА 12
Что-то доктор Лоусон давно молчит, подумал главный инженер. Пора бы сказать что-нибудь.
— Все в порядке, доктор? — спросил он самым дружелюбным тоном, на какой был способен.
Лоусон только сердито рявкнул в ответ, но недовольство его относилось к Вселенной, а не к Лоуренсу.
— Не работает, — горько ответил он. — Тепловое изображение чересчур пестрое. Вместо одной — десятки нагретых точек.
— Остановите свой пылекат. Я переберусь к вам, посмотрю.
“Пылекат-2” затормозил. “Пылекат-1” подошел к нему, они остановились борт к борту. С поразительной легкостью, несмотря на жесткие доспехи, Лоуренс перескочил с одного пылеката на другой и стал позади Лоусона, придерживаясь за навес. Через плечо астронома он посмотрел на экран инфракрасного преобразователя.
— Да уж, путаница изрядная. Но ведь все было гладко, когда вы делали свой снимок?
— Очевидно, восход влияет. Море нагревается, и почему-то неравномерно.
— Попробуем все-таки разобраться в этой мозаике. Так… Тут есть почти однотонные участки… Как это объяснить? Если бы знать, в чем дело, мы могли бы что-нибудь придумать.
Том Лоусон собрался с мыслями. Хрупкая оболочка самонадеянности разбилась вдребезги о неожиданное препятствие, и он чувствовал себя прескверно. Последние двое суток почти не пришлось спать: со спутника — на Луну, затем — на пылекат, он безумно устал, и в довершение ко всему наука подвела его.
— Объяснений могут быть десятки, — глухо произнес он. — Хотя пыль кажется однородной, возможны места с различной проводимостью. Где-то море глубже, где-то мельче, это тоже влияет на тепловое излучение
Лоуренс продолжал разглядывать мозаику на экране, пытаясь согласовать ее с тем, что видел невооруженным глазом.
— Постойте, вы мне кое-что подсказали. — Главный обратился к водителю: — Какая здесь глубина?
— А кто его знает, Море еще не промеряли как следует. Но вообще-то тут, у северного берега, очень мелко. Иногда камнями винты срывает.
— Так мелко? Ну вот вам и ответ. Если под нами всего в нескольких сантиметрах камень, он, естественно, влияет на температуру. Десять против одного, что картина будет яснее, как только мы уйдем с отмели. Это местное явление, оно вызвано неровностью дна.
— Может
— Давайте проверим, на моем пылекате есть двадцатиметровый щуп.
Одного колена раздвижного щупа оказалось достаточно, он уперся в дно на глубине менее двух метров.
— Сколько у нас запасных винтов? — предусмотрительно справился Лоуренс.
— Четыре: два полных комплекта, — ответил водитель. — Да винты резиновые, если заденут камень, летит шплинт, а лопастям ничего не делается. Согнутся — и тут же выпрямляются. За весь этот год я только три винта потерял. Недавно и у “Селены” сорвало винт, пришлось Пату Харрису выходить наружу и крепить его на место. Конечно, пассажиры поволновались…
— Ясно, поехали дальше. Курс на ущелье. Подозреваю, что оно продолжается под пылью по дну Моря, и там глубина больше. Если я прав, ваша картинка сразу прояснится.
Том без особой надежды следил за тем, как скользят по экрану переливы света и тени. Пылекаты шли совсем медленно, чтобы он поспевал анализировать изображение. И уже через два километра Том убедился, что Лоуренс был прав.
Рябь и крапинки стали исчезать, беспорядочный узор тепла и холода сменялся ровной серой гладью. Было очевидно, что глубина быстро растет.
Казалось бы, сознание того, что его прибор снова доказал свою пригодность, должно обрадовать Тома. Вышло наоборот: он думал о незримой пучине, над которой они скользили, опираясь на ненадежное, коварное вещество… Кто знает, быть может, там, внизу, провалы до самого центра Луны; они могут в любой миг поглотить пылекаты, как уже поглотили “Селену”!
У Тома Лоусона было такое ощущение, словно он шел по канату над пропастью или пробирался по узкой тропинке среди зыбучих песков. Всю жизнь его терзала неуверенность в себе, только на работе он забывал о своих колебаниях, а общаясь с людьми, терялся. Опасность подстегнула затаенные страхи. Сейчас он всеми силами души мечтал о чем-нибудь твердом, надежном, прочном, на что можно опереться.
Вот, всего в трех километрах — горы, могучие, вечные, коренящиеся в недрах Луны. Том глядел на залитые солнцем вершины с таким отчаянием, с каким человек на покорном волнам плоту посреди Тихого океана глядел бы на скользящий мимо остров…
Хоть бы Лоуренс поскорее ушел из этого зловещего призрачного пылевого океана, причалил к безопасному берегу! Том Лоусон поймал себя на том, что шепчет:
— Идите к горам! Идите к горам!
Но в космическом скафандре лучше не размышлять вслух, если включено радио. За пятьдесят метров главный инженер услышал шепот Лоусона и все понял.
Чтобы стать главным инженером половины небесного тела, нужно разбираться в людях не хуже, чем в машинах. “Я сознательно пошел на риск, — подумал Лоуренс. — Похоже, что просчитался. Но без боя не сдамся. Может быть, еще удастся разрядить эту психологическую бомбу замедленного действия, прежде чем она взорвется…”