Лунная радуга. Этажи(Повести)

Авдеенко Юрий Николаевич

— Тебе нужно побриться…

— А может, нет, Маринка, — возразил я, вспомнив наставления Лили.

— Посмотри в зеркало, ты похож на… — Маринка запнулась.

— Раз я похож на… Я побреюсь.

— Вот и хорошо. А пока я приготовлю ванну.

Она оставила дверь открытой. Я слышал, как журчала вода и Маринка напевала какую-то веселую песенку…

Я побрился, принял ванну. Надел халат, безобразный. как и все его больничные собратья.

— Врач придет утром, — сказала Маринка. — А пока пополощи рот

шалфеем. И прими аспирин и пирамидон…

— А может, мне нельзя принимать пирамидон, может, он мне противопоказан…

— Пирамидон всем можно, — убежденно ответила Маринка, — тонизирующее средство.

Маринка присела на край койки.

— Я думала, мы никогда не встретимся… — сказала она.

— Так не бывает… Если люди чего-то очень хотят, судьба обязательно идет им навстречу.

— Ты болтун, — улыбнулась Маринка.

Потом она взглянула на часы и заявила:

— Пора спать…

— Не уходи, — попросил я.

И она осталась. В палате лежал еще один больной. Но он давно спал, завернувшись в одеяло. Бледный свет луны падал сквозь замерзшие окна на стены. И лицо девушки (я лежал и смотрел на нее снизу) казалось мне таинственным и красивым.

Я взял ее руку. Маринка нагнула голову. Глаза ее блестели. И тогда я поднес ее руку к своим губам. Маринка выдернула руку и убежала.

«Обиделась или нет?» — гадал я.

…Меня разбудил шум за окном. Гудели машины… Я поднялся с постели… Наступал рассвет. Холодный воздух врывался в распахнутую форточку. Свет фар бил в окна, и окна плыли по стене, по потолку и потом исчезали в дальнем углу комнаты. Слышались отрывистые команды. Полк возвращался с учений.

Утром пришла Маринка, принесла термометры.

— Доброе утро, — сказала она. И улыбнулась.

Не обиделась, значит.

— Сейчас придет врач, — предупредила она. — Как твой флюс?

Однако бессовестный флюс пропал без всяких лекарств, словно воздух больницы сам по себе оказался целебным.

В палату вошел врач, крупный мужчина с выправкой строевого офицера. Он заглянул мне в рот. Сказал:

— Будем удалять.

Я понял, речь идет о моем зубе. Прищурив глаз, врач щелкнул меня в челюсть и спросил:

— Больно?

Я кивнул головой.

— Хорошо, — удовлетворенно заметил он и щелкнул вторично.

— Ой! — вскрикнул я и едва не укусил его за палец.

— Но, но… Оставьте троглодитские замашки, — недовольно пробурчал врач.

Потом он смотрел второго больного. И, наконец, ушел…

Я ждал Маринку. Но она не появлялась до завтрака.

— Маринка, ты забыла, что существует наша палата, — печально заметил я.

Она легко сжала мою руку, И тут же, словно испугавшись этого жеста, покраснела.

— Мне всегда бывает плохо после завтрака, сказал я.

— Хорошо. Я прослежу за вашим здоровьем, товарищ больной, — шутливо пообещала она.

Я

ждал Маринку после завтрака. И она пришла. Но пришла хмурая и сказала, что меня ожидают гости. На мой вопрос, какие гости, она вымолвила:

— Накрашенные…

И демонстративно хлопнула дверью.

Я спустился вниз. В приемной сидела Лиля. На ней была темная шубка и такая же шапочка. Из-под шапочки выбивались светлые волосы. Прихваченные морозом, они казались отлитыми из золота. Она поднялась мне навстречу и разочарованно сказала:

— А вы побрились…

И, увидев ее глаза, красивые и голубые, я почувствовал себя виноватым. Таким виноватым, будто взаправду совершил тягчайшее преступление.

— И флюс спал…

Делаю жалкую попытку сострить:

— Зато я в халате.

— Все больные в халатах… Это не представляет особого интереса для художника. А вчера вы были незаменимым типажом.

— Для вас он тип, а для нас больной, — решительно заявила Маринка. — Мы обязаны заставить его побриться и вымыться…

Лиля повернула голову в ее сторону. И в глазах Лили Маринка без труда могла прочесть: «А вас не спрашивают, девочка». Потом она вновь посмотрела на меня и сказала:

— Хорошо. Я нарисую вас в халате.

— Здесь не рисовальня, а больница. Никто не позволит заниматься здесь художествами, — не унималась Маринка.

Лиля вновь с некоторым удивлением посмотрела на Маринку и, чему-то улыбнувшись, сказала:

— Я договорюсь. Минуточку…

Она скрылась в кабинете врача.

— Маринка… — позвал я.

Но Маринка, насупившись, вышла из приемной.

Дверь из кабинета врача отворилась. Лиля с улыбкой взглянула в мою сторону. За ее спиной показался врач. Он крикнул:

— Маринка, пропустите в палату художника.

— Слава, вы сядете у окна, — говорит Лиля. — И не смотрите на меня так…

— Я хочу помочь вам снять шубу.

— Спасибо.

Я помогаю Лиле снять шубу. Вешалки в палате нет. Я кладу шубу на кровать. Лиля остается в брюках и джемпере. Она раскрывает альбом, садится на табурет и, закинув ногу за ногу, кладет альбом на колени.

— Однако вы быстро попали под влияние этой девочки, — говорит она словно между прочим.

— Я такой, — говорю я. — Я легко попадаю под влияние девочек.

— Эта ваша девушка очень ревнивая, — говорит Лиля и делает первые штрихи в альбоме.

— Ерунда. Она принципиальна по долгу службы…

— А я думала, она влюблена в вас, — улыбка дружит с Лилей.

Она склоняется над альбомом и смотрит на меня из-под бровей. Она необыкновенно красива. И она знает это.

Солнце сеет лучи на впаханных морозом окнах. Свет, проникающий в палату, выглядит непрочным и искусственным.

Лиля поднимается и показывает мне рисунок.

— Похож? — спрашивает она и смеется глазами.