Лунная радуга. Волшебный локон Ампары
Шрифт:
Ледогоров извлек драгоценный древний сосуд из хрустальной призмы:
– Эта чаша была известна миру в одном экземпляре, а вот теперь их две… Уму непостижимо!
Разглядывая обе чаши, экзарх так раскованно вертел их в руках, словно утратил почтение к мировым раритетам. Кир-Кор опросил:
– Сейчас ты понимаешь, что это была не апроприация?
– Твоя чаша – точная копия этой!.. – не унимался фундатор. – Нет, твоя, пожалуй, чуть меньше…
– Да, я тоже это заметил.
– О! – не сумел сдержать
Сравнивая сосуды между собой, он случайно вложил одну чашу в другую… и с чашами что-то произошло. Что-то такое неуловимое и внезапное, отчего у экзарха в руках осталась всего одна чаша, которую он к тому же и выронил. Пытаясь спасти хрупкую современницу египетских пирамид, Агафон совершил бросок отчаяния, как при игре в регби. Кир-Кор поймал чашу, поддержал Ледогорова. Спросил:
– Что случилось? Я так и не понял, куда исчезла вторая чаша.
– Спасибо, донатор! – Ледогоров тяжело дышал. Успокаиваясь, на несколько мгновений закрыл глаза, перевел дыхание. И только после этого ответил: – Вторая чаша… твоя… растворилась в первой.
– Как это… растворилась? – Экс-донатор заглянул внутрь только что спасенного фиалофага.
– Да так как-то… Плотно осела внутрь первой. Я сделал движение, чтобы вынуть ее, но… вынимать уже было нечего.
Кир-Кор отдал чашу экзарху. Тот немедленно убрал феноменальный сосуд на прежнее место в сокровищницу – от греха подальше. Добавил:
– Когда я сделал движение, чтобы вынуть ее… на мгновение ощутил пальцами другую фактуру… Знаешь, поверхность нефритовой стенки исчезающей чаши не была гладкой. Я совершенно явственно ощутил под пальцами ряды небольших углублений. Которые, впрочем, тут же оплыли и сгладились. От неожиданности я все это выронил. Ряды углублений почему-то напомнили мне эколат.
Пока Ледогоров рассказывал, Кир-Кор перебирал в уме фрагменты своего недавнего полусна.
– Чаша Времени! – вдруг вспомнил он. – В моем полусне явственно прозвучали слова: «Чаша Времени!» Может быть, имелось в виду то обстоятельство, что чаша была временной? То есть – недолговечной?..
Минуту хозяин ретрита и гость обескураженно глядели друг на друга. Молчание нарушил экзарх:
– А может быть, мы получили намек или даже прямую подсказку, что эколат и пропавшая чаша связаны между собой природой Времени?
– Возможно, – согласился гость. – Если стенка чаши пусть даже на миг проявилась фактурой дырчатого эколата, такое совпадение заставляет задуматься. Оба артефакта могут быть как-то связаны между собой… Во всяком случае, прослеживается ситуационная связь.
Лицо фундатора словно бы просветлело. Тихая благодать отразилась на его лице. Фундатор плавным движением поднял руку с заклеенной розовым биопластырем пробитой ладонью, едва слышно проговорил: «Омен!..» И возвел очи горе.
–
Ледогоров вернулся.
– Омен – это знамение, Кирилл. Примета, если угодно. Указание, знак.
– Чаша?
Ледогоров кивнул:
– Чаша. И посвящение. Знак для тебя и для нас. Время Ампары приблизилось, мы у ее порога. Мы на самом пороге.
– Мы?.. Земля?
– И Дигея. Просто сейчас на Земле – основной контингент посвященных. Ты и семнадцать эвархов.
– Инициированных, ты хотел сказать? – счел уместным уточнить Кир-Кор.
– Слова разные, суть одна. Мы удостоились посвящения через тебя.
– Мне предлагается роль нового Авраама… Слишком большая честь для грагала, дорогой Агафон. Нет, со своими полумистическими делами разбирайтесь сами. У меня другое амплуа. Я – свободный разведчик звездных систем.
– Ради великой Ампары! Оставайся разведчиком – кто против? Кто спорит с тобой, дальнодей? Но ты уже – уже! – инициировал нас. Посвящение состоялось.
Обнаружив, что все еще держит в левой руке феррованадиевый пенальчик, экзарх сунул инозвездную драгоценность в сокровищницу – положил на верхнюю полку рядом с чашей. Повторил:
– Посвящение состоялось. Судьба. Понимаешь? Судьба!
– Слово «судьба» означает либо все, либо ничего. Я не доверяю ему, Агафон.
– Судьба, Кирилл, это снаряд, летящий прямолинейно и пронизывающий на своем пути все. Но редко какая из судеб имеет конкретно видную цель. Твоя имеет.
– Остается узнать, кто этот меткий канонир.
– Судьбоносная воля Ампары, – ответил экзарх без тени сомнения в голосе.
Кир-Кор помолчал, делая вид, будто внимательно разглядывает выставленные на полках хрустальной призмы ритуально-культурные ценности древних эпох.
Положение, в котором он оказался волей Ампары, судя по всему, не сулило ему ничего хорошего. Вдобавок его угнетало чувство раздвоенности. Это как в момент сильного землетрясения на склоне вулкана: под ногами разверзается трещина, и не знаешь, куда податься, – «…к какому облаку стремиться, какой довериться скале?..» На одной стороне трещины – смутные постулаты философской школы Ампары и какие-то слишком определенные ожидания, связанные с многовариантной неопределенностью уже, оказывается, наступившего Грядущего. (Или философы здесь чего-то недоговаривают, или все это притянуто за уши.) На другой стороне – целый ряд неординарных событий, которые при желании можно истолковать в пользу вероятного формирования особых зон смешивания Грядущего с Настоящим Прошлым.